похожа на тиранию, лишить вас ее несправедливо, а самим отказаться от нее опасно. Нами сейчас многие тяготятся и ненавидят, но это общая участь всех, кто господствует над другими. Ненависть, однако, быстротечна, а блеск и слава вечно живут в людской памяти. А потому не вступайте в переговоры со спартанцами и не показывайте виду, что нынешние невзгоды удручают вас.
Правда, нас постигло несчастье, которого мы не ждали. Оно опрокинуло наши расчеты. И я знаю, отчасти именно болезнь усиливает раздражение против меня, хотя это несправедливо. Посланные богами беды надо принимать с покорностью, а те, что приносят враги, — с мужеством. Таковы были правила нашего города прежде — не изменяйте им и теперь!
Перикл закончил речь, и тишину взорвали выкрики.
Кричали аристократы, обвиняя демос и его вождя в безрассудной политике и требуя немедленного примирения со Спартой.
Возмущались беженцы из Аттики, лишившиеся жилищ и земли и обреченные на то, чтобы ждать, когда их поразит смертельная болезнь.
Негодовали наиболее решительные демократы, рвавшиеся в сражение и требовавшие немедленных действий на море.
Собрание все же одобрило предложение Перикла. Ни он, ни демос не знали еще, что это предложение было его последним советом.
На выборах стратегов в 430 году Перикл впервые за последние 15 лет не получил большинства голосов. Мало того — его обвинили в растрате государственных денег и привлекли к суду. Присяжные признали обвинение справедливым и оштрафовали Перикла на 500 талантов.
Оппозиция, объединившая аристократов с демократами, торжествовала. Теперь, наконец, избавившись от человека, столько лет подавлявшего народ своим авторитетом, можно будет действовать решительно. Но как? «Афиняне испытывали других стратегов и ораторов, проверяя, насколько они пригодны для ведения войны; ни у кого из них не оказалось ни влияния, достаточного для такой высокой власти, ни авторитета, обеспечивающего надежное исполнение ее» (
Растерянность сменяется отчаянием. А потом вспыхивает надежда — еще не поздно исправить ошибку. И демос просит своего вождя о снисхождении. Друзья уговаривают его вернуться на ораторскую трибуну — не время сейчас помнить об обидах. А одно его появление способно успокоить афинян.
Перикл отказывается.
Каприз? Уязвленная гордость? Нет, он просто устал и хочет принадлежать только себе. Ему напоминают о бедствиях; постигших отечество. Ну, а разве он не вправе хоть раз остаться наедине с собственным горем? Только что он похоронил сестру и сыновей — Ксантиппа и Парала, И афиняне впервые увидели слезы на лице того, кого привыкли считать образцом выдержки и твердости духа. Пусть хоть сейчас его оставят в покое!..
В 429 году Перикла вновь избирают стратегом.
Его это не трогает. Он безучастно взирает на происходящее, чувствуя, что силы на исходе. Единственное, что его беспокоит, — судьба Перикла-младшего. Что ждет незаконного потомка, когда он лишится отца?
Перикл решается на то, на что не осмеливался ни один афинский политик: он выступает против самого себя. Народное собрание не верит своим ушам. Первый стратег просит отменить закон, который сам же предложил! Тот суровый закон о гражданстве, который неукоснительно выполнялся почти два десятка лет и теперь обратился против его автора. Видно, горе помутило разум Перикла, если он, всегда твердивший, что прочность государства в верности законам, отступил от собственных принципов. К тому же ни для кого не секрет: Перикл заботится прежде всего о личных интересах, а не о благе демоса, который научился не только пользоваться правами, но и оберегать их. А прав этих достойны только истинные граждане.
Экклесия отвергает предложение первого стратега.
Но пусть Перикл не думает, что афиняне равнодушны к его несчастью, что они не ценят заслуг человека, который столько лет руководил государством и никогда не требовал каких-либо привилегий для себя. Закон незыблем, но почему нельзя сделать исключение из правил?
Специальным постановлением Народное собрание дарует гражданские права сыну Перикла и Аспасии. Отныне он полноценный афинянин, законный наследник и продолжатель рода Перикла.
Наконец-то можно вернуться к текущим делам! Демос ждет советов своего стратега. Он верит в его волю, энергию, разум и не хочет знать, что Перикл уже стар, надломлен горем и мечтает о покое.
Одиночество становится его уделом. Умер оклеветанный Фидий. Эпидемия унесла в могилу его близких. Где-то на чужбине завершает свой жизненный круг Анаксагор. Все чаще приходит к Периклу мысль о смерти. Сколько лет он доказывал, что закон, право и истину определяет большинство! Что ж, настал его час последний, раз присоединиться к большинству — мертвые ждут.
В 429 году Перикла поражает та же болезнь, что и его соплеменников. Он болеет долго, незаметно угасая с каждым днем. Изредка его навещают немногие оставшиеся в живых друзья. Они рассказывают о том, что происходит в городе, пытаются ободрить умирающего. Перикл терпеливо слушает. Ему трудно говорить, и он молча показывает на ладанку, которую Аспасия надела ему на шею, моля богов об исцелении. Перикл грустно улыбается — не правда ли, смешно: просвещенный человек, всегда иронизировавший над суевериями, обращается к столь нелепому средству, как к последней надежде. И друзья понимают: Перикл не верит, что поднимется с постели.
Он лежит в тишине, безразличный ко всему окружающему, наедине со своими мыслями. О чем они, эти мысли? Чего в них больше — гордости или сожаления? Гордости за то, что сделано, или сожаления о том, что не завершено? Рано или поздно наступает момент, когда приходится подводить итоги. Что ж, ему, кажется, нечего стыдиться — он жил честно и умирает достойно. Он поступал так, как находил нужным, полезным и правильным, не ища ни славы, ни почестей. С одинаковым равнодушием относился к похвалам и клевете. Столь же спокойно он отдает себя, на суд потомкам.
Перикл знает: его не назовут великим полководцем или реформатором. Он не изобрел ничего нового и лишь завершил то, что начали его предшественники. Но именно при нем Афины стали могущественной державой, властвующей на морях. При нем они украсились величественными постройками, превратились в умственный центр тогдашнего мира, вызывающий удивление и восхищение. Наконец, самое главное — разве не он помог окрепнуть и утвердиться афинской демократии, благами которой пользуются все, кто облечен почетным званием гражданина? Правда, Сократ упрекал Перикла за то, что он будто бы развратил демос, приучив его к праздности, что он избаловал его подачками. Но и мудрейший из философов может заблуждаться. Перикл хотел лишь одного — чтобы народ в своей, стране чувствовал себя господином и высшим судьей. Не в этом ли смысл демократии, которой он, Перикл, ревностно служил всю жизнь?
Нет, ему не о чем сожалеть. Разве только о том, что он не увидит победного окончания войны, которая ведется по его плану. «Первый стратег» покидает сограждан в тяжелые дни. Но он не сомневается: Афины выстоят а в конце концов возьмут верх над Спартой. И тогда недруги перестанут обвинять Перикла в том, что он причина несчастий, обрушившихся на отечество.
Вождь демоса умирал с надеждой, что его родину ожидает блестящее будущее. Он, во всяком случае, сделал для этого все, что было в его силах.
Как политик, Перикл жил настоящим. Осторожный и предусмотрительный, он, вероятно, пытался заглядывать вперед, рассчитывая дальнейшие ходы. Но мог ли он, при всей проницательности, предвидеть последствия своей политики? И справедливо ли возлагать на него ответственность за то, что вскоре произошло с Афинами?
Периклу не приходило в голову, что столь тщательно возводимое им здание развалится с такой быстротой. Его эпоху позднее безоговорочно назовут «золотым веком» афинской истории, с его именем свяжут наивысший расцвет Афин. Трагизм в том, что источники этого процветания в самих себе таили зародыши гибели.
Демократия оставалась демократией для избранных. Она могла существовать, лишь эксплуатируя союзников, фактически превратившихся в подданных. Свобода афинских граждан предполагала несвободу большинства населения державы. От союзников требовали покорности и уплаты дани. И золото текло в
