Бельского поволокли в тюрьму. Разъярённая толпа двинулась к дому дьяка Фёдора Мишурина. В это время он обычно находился в великокняжеском дворце, однако Андрей Шуйский послал к нему своего человека с ложной вестью, будто с женой дьяка приключилась беда. По этой причине Фёдор был схвачен на своём дворе.
— Разденьте его! — приказал Андрей Шуйский.
Княжата, дети боярские и дворяне, как псы голодные, кинулись на опального дьяка, стащили с него всё до последней нитки. Фёдор Михайлович стоял перед разъярённой толпой совершенно голый, стыдливо прикрывая руками срамные места. Вид его, казалось, очень забавлял Андрея Шуйского.
— Тащите его к темнице — сейчас он узнает, как подбивать великого князя против нас, Шуйских!
Около тюрьмы лежал огромный кусок, дерева, предназначенный для казни преступников. Избитого и потерявшего сознание дьяка швырнули на эту плаху. Палач взмахнул топором, и голова казнённого свалилась к ногам Шуйского. Андрей пнул её, и она, подпрыгивая на неровностях, покатилась в направлении притихшей вдруг толпы.
Летописец запишет потом: «Бояре казнили Фёдора Мишурина без великого князя ведома, не любя того, что он стоял за великого князя дела».
Да, великий князь не знал о жестокой расправе, учинённой Шуйскими над его любимцем. О ней вечером того же дня рассказал ему дворецкий. Иван Кубенский вошёл в покои государя возбуждённым происшедшими за день событиями. Был он высок ростом, статен, наделён недюжинной силой. В конце своего княжения Василий Иванович пожаловал Кубенского чином дворецкого, однако в ближнюю думу не пустил. На то были веские основания. Иван Иванович отличался крутым нравом и легкомыслием, он легко поддавался чужому влиянию.
— Ну и дела, братец! Между Шуйскими и Иваном Бельским такой сыр-бор разгорелся, ну прямо беда. Андрей Шуйский Ивана поколотил и в темницу отправил, а дьяку Фёдору Мишурину голову отсекли.
Весть о заточении Бельского в темницу Ваня выслушал спокойно — такое нередко случалось на его глазах, а вот гибель любимца потрясла его.
— Да за что же они казнили Фёдора?
— Дьяк сторону Бельских держал, вот и пострадал.
— Нет, Бельские тут ни при чём. Каждого, кто люб мне, Шуйские стремятся изничтожить. Мамку Аграфену сослали в Каргополь, Ивана Овчину убили. Ныне погиб и Фёдор Мишурин. Звери, а не люди, вот кто такие Шуйские! Пусть и меня убьют, мне всё равно!
Мальчик упал на лавку и, зарывшись лицом в мягкую обивку, громко разрыдался.
— Да не плачь ты, братец, — растерянно гудел над его ухом дворецкий, — время сейчас такое, все как лютые звери кидаются друг на друга.
— Ну подождите, — размазывая по лицу слёзы, произнёс мальчик, — придёт время, и я все припомню Шуйским!
— Верно, братец, Шуйские показали себя нынче во всей красе. А я-то ещё поддерживал их, когда матушка твоя скончалась. Теперь вижу — ошибся. Мы-то, Кубенские, чем хуже Шуйских?
В дверь тихо постучали.
— Чего надобно? — громко произнёс дворецкий.
Вошёл боярин Тучков.
— Печальную весть принёс я. Только что у себя дома скончался Василий Васильевич Шуйский.
Перекрестились. И хотя каждый из присутствующих, как и положено в таких случаях, хмурил лоб, в душе же был рад этой вести.
— Пришёл попрощаться, государь. Вчера Андрей Михайлович Шуйский сказал мне, будто ты пожелал, чтобы я отбыл из Москвы в своё родовое селение Дебала. Но в чём моя вина, государь?
— Твоя вина в том… — из глаз мальчика вновь полились слёзы, он круто повернулся и выбежал из палаты.
Февральский хмурый день. Через зарешечённое сводчатое окно едва пробивается слабый свет, доносится завывание ветра. Чутко прислушиваясь к малейшему шороху за дверью, митрополит Даниил старческой мосластой рукой перебирает чётки. В палате сумрачно, неуютно, и всё мерещится, будто кто-то таинственный и страшный наблюдает за ним из тёмного угла. Никогда за всю свою долгую жизнь Даниил не испытывал такого страха. И что это поделалось в мире? Кругом вражда, ненависть, лютая злоба. И нет никого, кто мог бы заступиться за грешного смертного. Великий князь мал, всеми делами в государстве заправляют Шуйские. Минувшей осенью боярина Ивана Бельского увезли из Москвы на Белоозеро, чтобы великий князь ненароком не мог бы освободить его ещё раз. Дьяка Фёдора Мишурина злобно растерзали, а боярина Тучкова сослали в село Дебала. В ноябре почил Василий Васильевич Шуйский. Митрополит надеялся, что с кончиной боярина Шуйские оставят его в покое, но ошибся.
Даниил тяжело поднялся с лавки, встал пред иконостасом на колени, долго молился, но молитва не принесла ему успокоения, страх по-прежнему леденил душу. И что это Шуйские удумали? Вчера Иван прислал слугу с известием, что сегодня пополудни явится к нему их человек. Что это за человек? Какую весть принесёт он?
Часы на Фроловской башне пробили полдень. И тотчас же раздался троекратный стук в дверь.
— Войди, — голос прозвучал хрипло, натужно. В дверях показался Афанасий Грек.
— А, это ты, Афанасий, — митрополит облегчённо вздохнул, — занят я сейчас, ступай прочь.
Тот, однако, не уходил.
— Чего тебе надобно? — в голосе митрополита прозвучало раздражение.
— Я — человек Шуйских.
— Ты?! Выходит, ты изменил мне? Ах, негодяй, Иуда! Не я ли приблизил тебя к себе, тогда как должен был жестоко покарать вместе с твоим господином Максимом Греком?
— Не шуми, Даниил, не шуми. Я тебе помог, вот ты и приблизил меня к себе. Так что мы квиты, а потому я тебе ничего не должен.
— Ты подлец, Афанасий, и за подлость твою Господь Бог покарает тебя!
— Я не грешнее тебя, Даниил. Али забыл, как заманил Шемячича в Москву, поклявшись, что Василий Иванович не погубит его, а когда тот явился к великому князю, то был схвачен и заточён в темницу; жёнку же его с дочерьми сослали в суздальский Покровский монастырь, куда позднее Василий Иванович отправил и свою жену Соломонию.
Шемячич! Вот оно — наказание Господне за клятвопреступление. В памяти Даниила тотчас же промелькнули события пятнадцатилетней давности, когда он только что сменил на митрополии строптивого Варлаама — нестяжателя, не пожелавшего обманом способствовать поиманию независимого и гордого новгород-северского удельного князя.
В вотчину князя Василия Ивановича Шемячича[36] входили Новгород-Северский, Рыльск, Радогощь, Путивль — немалые земли на юге Руси. И хотя Шемячич считался слугой русского великого князя, он держал себя независимо, а потому Василий III постоянно опасался его, почитал за запазушного врага. Между тем смелый и удачливый новгород-северский властитель не раз громил крымских татар, вторгшихся в его владения. В июле 1500 года он одержал крупную победу над Литовцами, положив под Мстиславлем семь тысяч неприятеля. Напуганный его ратными успехами, литовский великий князь Александр обязался не трогать принадлежащих ему земель.
У талантливых и удачливых людей на Руси всегда немало завистников. Василий Семёнович Стародубский, которого великий князь всея Руси Василий Иванович в день Иродиона Ледолома[37]1506 года женил на сестре своей жены Соломони Марье Сабуровой, поклялся: одному чему-нибудь быть — или уморю князя Василия Ивановича Шемячича, или подвергнусь гневу государеву. В день Анны Холодницы[38] 1517 года князь Стародубский прислал в Москву великому князю донос о сговоре Шемячича с киевским воеводой Ольбрахтом Гаштольдом. Новгород-северский князь якобы предложил Ольбрахту вместе с крымскими царевичами идти на его города, чтобы он, воспользовавшись этим, мог изменить Василию Ивановичу. Донос подтвердил князь Фёдор Пронский, который воеводствовал тогда в Стародубе. Великий князь послал в Новгород-Северский
