Матюша замялся, ему не хотелось выдавать Феодосия Косого.
— Темно было, не разобрал я, в какую избу забрёл на собрание еретиков.
Висковатый с удивлением глянул на боярского сына.
— Экий ты, Матюша, беспамятный! Ну да ладно, тотчас же велю позвать ко мне решёточных прикащиков с Лубянки, они, должно быть, ведают, в какой избе проповедует еретик; так пусть схватят пособника Мартына и упрячут в темницу.
Матюша распрощался с подьячим и устремился из Кремля на Лубянку. На душе у него было мерзко: неосторожный разговор с Висковатым поставил под угрозу жизнь человека, которого он посчитал за единомышленника. Надо как можно быстрее оповестить Феодосия Косого о грозящей беде, чтобы вечером во время проповеди его не схватили решёточные приказчики. Башкин ускорил шаги. Миновав Гребенскую церковь, увидел избу, в которой был вчера, тихо постучал в дверь.
— Кто там? — прозвучал звонкий женский голос.
Матюша открыл дверь. Посреди избы с грязной тряпкой в руках стояла красивая баба. Холщовая синяя юбка её была подоткнута, в разрезе сорочки виднелись белые полные груди.
— Не вовремя ты явился, добрый молодец, вишь — полы ещё не домыла.
— Да я ненадолго, мне бы узнать только, где Феодосий, который вчера в этой избе проповедь сказывал.
Баба переменилась в лице, глаза её глянули недоверчиво.
— Не было тут никакого Феодосия, приснился он тебе, что ли?
Мысль, что произошла ошибка, озадачила Матюшу, он внимательно осмотрелся по сторонам. Да нет же, вон стоит тот самый стол с чисто выскобленной столешницей, на котором вчера лежали священные книги; сейчас за столом сидел малец, лет семи.
— Не ошибся я, хозяйка, здесь слышал вчера речь Феодосия. Не мешкая, надобно мне видеть его.
— Не знаю я никакого Феодосия, — стояла на своём баба, — ступал бы ты своей дорогой, молодец.
— Беда ему грозит неминучая, пусть не приходит сегодня сюда.
Баба расправила юбку, словно намереваясь тотчас же куда-то бежать, но раздумала и окликнула мальца:
— Слышь, Бориска, проводи молодца к Феодосию. Да не мешкай по дороге!
Тот вылез из-за стола, натянул зипунишко и, шмыгнув носом, басовито произнёс:
— Пошли, што ль.
Путники миновали Пушечную избу — большой каменный дом с высокой деревянной шатровой крышей, окружённый с четырёх сторон низкими длинными кузницами. Звон металла, ржание лошадей, громкие крики возниц будоражили людей, оказавшихся поблизости от Пушечной избы. Сиявшие бронзой орудия готовы были вскорости отправиться вслед за царём под Казань, задерживало лишь отсутствие санного пути. За Пушечной избой дорога устремилась вниз, к речке Неглинной, через которую был переброшен каменный мост, называвшийся Кузнецким. После моста путники шли некоторое время по ровной низине, но затем дорога круто поползла вверх. Вот они пересекли Тверскую улицу.
— Куда же мы идём? — прервал Матюша затянувшееся молчание.
— В Сивцев Вражек.
Возле церкви Вознесения Бориска повернул направо и ввёл Матюшу в небольшую малоприметную избёнку, в которой за столом сидели Феодосий, Игнатий и Вассиан. Они вопросительно уставились на вошедших.
— Кто будешь? — строго спросил Феодосий.
— Боярский сын Матвей Башкин.
— Пошто пожаловал?
— Хочу предостеречь, Феодосий, о беде, тебе грозящей, да и повиниться за то, что опасность на тебя навлёк. Вчера вечером слушал я твою речь на Лубянке, и она пришлась мне по сердцу. Читая Священное писание, я и сам задумывался над тем, что церковь преуспела в украшении храмов и молитвах. А ведь Бог не в этом-он в истине, в душе каждого доброго человека. О твоих речах я по неосторожности поведал подьячему Ивану Висковатому, а он, оказывается, ненавидит еретиков. И сказал мне Иван, что нынешней ночью велит решёточным прикащикам схватить тебя. Прости, Феодосий, что навлёк на тебя беду.
В глазах Матюши блестели слёзы. Всмотревшись в его лицо, озарённое добротой и кротостью, Феодосий смягчился, встал из-за стола и, подойдя к Матюше, положил на его плечо руку.
— Бог простит, Матвеюшка, я же на тебя зла не имею: и без Ивана Висковатого ворогов у нас в Москве предостаточно, давно попы и монахи грозят мне темницей. Вижу, добрый ты человек, дай облобызаю тебя, духовный брат мой, ибо главная заповедь Христа есть любовь.
Феодосий крепко поцеловал Матюшу в губы. У того на душе стало радостно от сознания, что прощён.
— Хотел бы я ведать твоё мнение о Вассиане Патрикееве и Максиме Греке.
— Труды этих старцев произвели на меня, Матвеюшка, сильное действие. Глубоко запали в мою душу слова Вассиана Патрикеева: «Где в евангельских, апостольских и отечественных преданиях велено инокам иметь сёла многонародные, приобретать и порабощать крестьян, с них неправедно серебро и золото собирать?…» Всё извратили, всё испоганили попы, попрали веру Христову, всеобщую любовь и братство. Нил Сорский, Вассиан Патрикеев, Максим Грек и иные нестяжатели были против украшения церквей золотыми и серебряными побрякушками, они проповедовали любовь к ближнему, равенство во Христе. Но этого было мало, и я пошёл дальше: нам не нужны церкви и иконы, крещение и причащение, светская и церковная власть, ибо всякая власть есть неравенство.
— Жаль, что не все мыслят так, как ты, Феодосий.
— Нас немало, Матвеюшка, и с каждым днём верных исповедников Христа становится всё больше. Как ни стремился митрополит Даниил изничтожить нестяжателей, не удалось это ему: заволжские старцы по-прежнему стоят на своём, верны делу Нила Сорского. Так ты бы, Матвеюшка, побывал в Ниловой пустыне, повидался с тамошними старцами, они — наша предтеча. Да побеседуй со старцем Артемием, он сочувственно относится к нам. А мы, подобно апостолам, постоянно гонимы за истину, потому намерен я вместе с Григорием и Вассианом податься на Белоозеро.
— Прости, Феодосий, что из-за меня придётся вам бежать в дальний край.
— Бог простит, а я тебя не виню, потому как всё равно устремились бы мы в Белоозерский край, дело-то давно решённое. А пока прощай, чадо моё, надобно нам собраться в дорогу.
ГЛАВА 15
В конце декабря 1543 года тринадцатилетний великий князь Иван Васильевич велел схватить своего первосоветника Андрея Михайловича Шуйского и отдать его на растерзание псам. Владения его, включая село Веденеево, были отписаны на государя. Брат казнённого- Иван Михайлович Шуйский во многих делах был в единомыслии с Андреем: в бытность Василия Ивановича они оба намеревались бежать к удельному князю Юрию Ивановичу Дмитровскому, но были головой выданы им по требованию государя и посажены за сторожи. Вскоре после кончины Василия Ивановича великая княгиня Елена Васильевна по ходатайству митрополита Даниила велела освободить их из нятства. После этого судьбы братьев разошлись. Андрей Михайлович вновь удумал податься к Юрию Дмитровскому, но был схвачен и посажен за сторожи, а после освобождения наместничал во Пскове, где прославился жестокостью, и по повелению юного государя Ивана Васильевича погиб от рук псарей. Иван Михайлович был осторожнее, к удельному князю после первой неудачной попытки больше не бегал, в меру своих сил занимался воинской службой. Видя усердие боярина, Иван Васильевич приблизил его к себе, ввёл в Боярскую думу, пожаловал селом Веденеевым и другими поместьями. Ныне Иван Михайлович Шуйский — один из влиятельных людей в Русском государстве.
Вместе с царём он отправился в поход на Казань, да вот беда — распутица задержала войско во
