Бедослав, на голове которого был рогатый немецкий шлем, всего один раз оглянулся на барона Герхарда, который даже разрыдался от бессилия и невозможности подать знак опасности своим. Знатный пленник закрыл глаза, но сквозь сомкнутые веки все же просачивались слезы и катились по бледным щекам рыцаря. Налетавший ветер трепал длинные белокурые волосы барона.
Когда до крепости оставалось не более сотни шагов, тяжелые створы ворот, обитые железными полосами, с натужным скрипом растворились, открыв высокий темный проход во чреве огромной воротной башни. Бедослав с трудом удержал себя, чтобы не дать шпоры коню. Он вовремя вспомнил, что за воротными створами есть еще одно препятствие – железная решетка. Обычно находившаяся за решеткой ливонская стража спрашивает пароль у всех въезжающих в крепость. Пароль пленные немцы так и не назвали, поэтому Бедослав с замиранием сердца въехал по деревянному мосту через ров в широкий воротный проем. Сбоку от него ехали барон Герхард, который по-прежнему не открывал глаз, и Семен Куница, тоже облаченный в рыцарские доспехи и белый плащ с красным крестом. На голове Семена был металлический горшкообразный шлем, украшенный пышными черными перьями.
Два ливонских стража, открывшие ворота, стояли по сторонам от проезда в крепость, это были наемники-эсты. Впереди, за решеткой, стояли еще трое стражников, это были уже немцы.
Бедослав остановил коня возле самой решетки. В следующий миг он услышал, как один из немецких стражей попросил назвать пароль. Бедослав замешкался, лихорадочно соображая, что предпринять. И в этот момент другой стражник, увидев бледного барона Герхарда с закрытыми глазами, обеспокоенно спросил, что с ним.
– Барон серьезно ранен, ему нужен лекарь! – по-немецки воскликнул Бедослав. – Поднимайте решетку! Живее! Если Герхард умрет прямо здесь, то не я, а вы будете отвечать за это перед комтуром Ауэрбахом!
Комтура Ауэрбаха в крепости боялись все. Угроза Бедослава подействовала, стражники бросились к подъемному механизму, затопав башмаками по деревянным ступеням, ведущим наверх, на второй ярус башни. Через несколько мгновений сверху послышался металлический скрежет, и железная решетка поползла вверх. Она еще двигалась к верхней точке упора, а переодетые ливонцами русичи уже вбегали в крепость, поднимались по лестничным пролетам на верхние этажи воротной башни, разя мечами и топорами сбитую с толку ливонскую стражу. Первыми были застрелены в упор из арбалетов два наемника-эста у въезда в крепость.
Перебив стражу в воротной башне, русичи побежали по заборолу северной стены к дальней угловой башне и по восточной стене к другой башне на стыке с южной стеной.
Бедослав срубил мечом ливонские знамена на верхушке воротной башни, затем прикрепил к древку копья багряное новгородское знамя с золотым ликом Богородицы и укрепил его возле зубца угловой бойницы. Это был знак затаившимся в лесу новгородским полкам и дружине Александра Невского, что хитрость Бедослава удалась и ворота крепости захвачены русичами.
Ливонская стража на стенах все же успела поднять тревогу. Немцы и наемники-эсты быстро вооружились и во главе с комтуром Ауэрбахом ринулись к крепостным воротам. В проходе воротной башни закипела яростная сеча. Три десятка русичей, перегородив проездной проем, изо всех сил сдерживали натиск доброй сотни врагов. Короткие арбалетные стрелы с глухим стуком впивались в щиты, с лязгом сталкивались мечи, резкие выкрики на немецком языке смешивались с громкими возгласами русичей.
Конная дружина князя Александра подоспела как раз вовремя. Смяв ливонцев, конные гридни с первого же натиска прорвались внутрь крепости. Комтур Ауэрбах и окружавшие его храбрейшие из немцев еще какое-то время отбивались от русских дружинников, но их сопротивление вскоре было сломлено. Ливонский гарнизон сложил оружие. Из семидесяти находившихся в крепости немцев было убито двадцать человек, остальные были взяты в плен. Из полусотни наемников-эстов в схватке полегло меньше десятка, поскольку эсты первыми сложили оружие.
Все находившиеся в крепости русские невольники обрели свободу.
Пленные немцы с мрачными лицами стояли на площади возле каменной католической церкви в окружении переяславских дружинников. Они закрывались руками или отворачивались, когда бывшие невольники и невольницы швыряли в них комья липкого грязного снега.
Подошедшая пешая новгородская рать густым потоком вливалась в Копорскую крепость, недобрый слух о которой вот уже полгода гулял по Новгородской земле.
Бедослав разрезал ножом нитки, которыми был зашит рот барона Герхарда, затем втолкнул его в толпу пленных немцев, предварительно развязав ему руки.
– Поприветствуй комтура Ауэрбаха, герр Герхард, – с усмешкой промолвил Бедослав по-немецки, – да скажи ему, как ты помог нам взять Копорье.
– Не радуйся, негодяй! – огрызнулся барон Герхард, злобно кривя свои окровавленные губы. – Ливонский орден все равно завоюет владения Новгорода, и вы, русские свиньи, все едино будете нашими рабами! А тебя, мерзавец, бог даст, я убью своею рукой!
Разыскивая в крепости Василису, Бедослав столкнулся с кузнецом Онисимом. Тот никак не отставал от него, радуясь встрече и рассказывая о том переполохе, какой случился в Копорье после бегства Бедослава.
– Ох и злобствовал тогда комтур Ауэрбах! Ох он и лютовал! – молвил Онисим. – Шибко досталось тогда и слугам комтура, и воротным стражам, и мэтру Гутторму! А я бога молил, чтобы ты от погони ушел и до Новгорода добрался.
– Стало быть, услышал господь твои молитвы, друже! – Бедослав потрепал Онисима по плечу. – Видишь, я жив-здоров и даже помог Александру Ярославичу взять Копорье.
Оказалось, что Василиса сидела в подвале за свою непокорность, посаженная туда самим комтуром Ауэрбахом. Красивая пленница понравилась комтуру. и он пожелал сделать ее своей наложницей. Однако Василиса не давалась барону Ауэрбаху и даже однажды расцарапала тому лицо. Таких строптивых невольниц Ауэрбах обычно отдавал на потеху наемникам-эстам, но Василису он пожалел, восхищенный ее красотой, а также надеясь сломить ее упорство голодом и темным подвалом.
Выйдя на свет из густого подвального мрака, Василиса поначалу закрыла глаза ладонью, ослепленная яркими солнечными лучами, поэтому она не сразу узнала Бедослава. Он же мигом узнал ее и, расталкивая новгородских ратников, подбежал к Василисе, радостно схватив ее за плечи. Осознав наконец, что ее мучениям пришел конец, Василиса бросилась в объятия к Бедославу и разразилась неудержимыми рыданиями.
Отыскал своих сыновей и Пятунка Евсеич, но не живыми он их обнаружил, а мертвыми. Оба сына Пятунки, и с ними еще трое невольников, висели в петлях на перекладинах, укрепленных крест-накрест на столбах, вкопанных в мерзлую землю рядом с южной угловой башней. Как пояснил Пятунке кузнец Онисим, таким образом немцы казнили тех невольников, кто неоднократно пытался бежать или покалечил стражника. Сыновья Пятунки трижды пытались сбежать, за это немцы их повесили в назидание прочим невольникам.
Помимо этого открылись и другие злодейства ливонцев. В крепостном рву русичи обнаружили девять нагих обезображенных женских тел – это были те из невольниц, которых немцы отдали наемникам-эстам. Содержать рабынь наемникам было негде, поскольку они сами ютились в небольших тесных домиках. Потому-то несчастных женщин после насилий и издевательств наемники просто убивали и сбрасывали их бездыханные тела со стены в ров.
Наемники-эсты не только охраняли невольников и несли стражу на стенах крепости, они также ловили беглецов и служили палачами. За это невольники ненавидели эстов сильнее немцев.
Пятунка Евсеич и несколько других смердов, опознавших среди мертвых невольниц своих сестер и дочерей, попросили Александра Ярославича отдать им несколько наемников-эстов на самосуд.
– Не вы их будете судить, а я буду их карать за такие злодеяния! – сказал смердам Александр Ярославич. – Среди эстов есть те, кто до прихода ливонцев платил дань Новгороду и клялся нам в вечной дружбе. Переметнувшись на сторону ливонцев, эсты запятнали себя еще и предательством, вдобавок к свершенным ими жестокостям.
По приказу Александра Ярославича, в низине рядом с крепостью были установлены виселицы, на которых были повешены пленные наемники-эсты, все до одного.
Копорскую крепость русичи сожгли, побросав в бушевавшее пламя и трупы убитых ливонцев.
