Служанки поклонились Терентию и удалились, одна наверх по лестнице в покои дочери Василисы, другая в поварню.
– Сторож где? – не глядя на Василису, ворчливо проговорил Терентий. – Почто ворота не на запоре?
– Сторожа давно уже нет, – ответила Василиса. – Во хмелю он был постоянно и на руку нечист, вот я его и прогнала.
Терентий прошелся по светлице, оглядывая все хозяйским взглядом, затем уселся на стул.
– Ну вот, горшок разбила! – Терентий досадливо хлопнул себя ладонью по колену. – Экая ты неловкая, Василиса!
Василиса опустилась на колени и принялась собирать черепки, складывая их на медный поднос. На ней было длинное льняное платье, белое, с красными узорами на плечах и рукавах. Длинные волосы Василисы были уложены в прическу и спрятаны под чепчиком-повойником, который также был расшит яркими узорами.
Терентий глядел на Василису, занятую собиранием черпков, на ее нежную белую шею, выступающую из круглого выреза платья, на красивый изогнутый стан, на грудь, которой было явно тесно под платьем. В его груди стало растекаться волнительное тепло, как в ту пору, когда он испытывал сильное вожделение к этой статной синеокой женщине и обладал ею не только ночью, но и днем.
«Василиса и впрямь ничуть не хуже Мстиславы! – подумал Терентий. – Чего я соблазнился этой смазливой потаскушкой? Променял такую паву на тварь неблагодарную!»
Видя, что Василиса собрала на поднос все осколки от кувшина, Терентий подскочил к ней и помог подняться. Поднос с глиняными черепками он убрал за печь.
– А где Бедослав? – выйдя из-за печи, спросил Терентий как ни в чем не бывало.
– Ушел с войском ко Пскову, – чуть смутившись, ответила Василиса, поправляя повойник на голове. – Я могу хоть сегодня к брату переехать. Свою часть приданого я уже сложила в сундук.
– Зачем спешить, Василиса? – Терентий постарался улыбнуться. – Я же тебя не гоню. Опять же по дочке я соскучился.
– Чего же тогда без подарков пришел, коль соскучился? – криво усмехнулась Василиса.
– Подарки я в доме у брата оставил, – солгал Терентий, стараясь не встречаться взглядом с Василисой. – Я хотел сначала прояснить все в наших с тобой отношениях.
– Что ж, давай, проясним. – Василиса прислонилась плечом к стене, сложив руки на груди. Ее красивое лицо было спокойно, но от этого спокойствия веяло холодом. – Ты нашел себе новую жену во Пскове. Я полюбила другого мужчину. Теперь мы с тобой чужие люди.
– Не руби сплеча, Василиса, – заволновался Терентий. – Никакой новой жены у меня нет. Я вернулся к тебе и дочери, ибо осознал, как вы обе дороги для меня.
– Поздно, Терентий, – промолвила Василиса, подкрепляя свои слова решительным жестом. – Я люблю Бедослава. И останусь с ним!
– Бедослава могут убить в сече, не забывай об этом, – сказал Терентий, исподлобья взирая на Василису.
– Бедослав скоро вернется, поход уже закончился, ведь Псков взят Александром Невским, – промолвила Василиса.
– Псков взят нашим воинством, но поход еще не окончен, – проговорил Терентий с неким язвительным торжеством в голосе. – Князь Александр намерен вести полки в Ливонию и разбить рыцарей на их же земле. Я узнал об этом от брата, который недавно вернулся из Пскова.
В глазах Василисы появилось беспокойство. Она отошла к окну, повернувшись к Терентию спиной.
– Бедослав не погибнет, – негромко, но отчетливо произнесла Василиса. – Моя любовь сбережет его в любой опасности. Бедослав непременно вернется ко мне!
Выругавшись сквозь зубы, Терентий вышел из светлицы, хлопнув дверью.
Глава девятая
СМЕРТЬ ДОМАША ТВЕРДИСЛАВИЧА
Терентий не солгал Василисе. Русское войско действительно из Пскова выступило в Ливонию.
Алчен и завистлив был воевода Гудим Кербет. Свое прозвище он унаследовал от отца и деда, торговавших льном. «Керб» на местном славянском наречии означает вязанку из десяти пучков трепаного льну.
На военном совете во Пскове воеводе Гудиму не понравилось, что суздальцы и переяславцы задают тон по сравнению с новгородцами. Не все сказанное новгородскими воеводами было одобрено Александром Ярославичем и его братом Андреем, которые вознамерились вести дальнейшую войну с ливонцами по своему усмотрению.
После военного совета Гудим Кербет встретился с глазу на глаз с Домашом Твердиславичем. Он знал, что среди прочих новгородских воевод Домаш выделяется тем, что доводится родным братом новгородскому посаднику Степану Твердиславичу. Популярность Степана Твердиславича в Новгороде была такова, что его, вопреки обычаю, вот уже четвертый год подряд народ избирает посадником. Немалая толика этой популярности легла и на плечи Домашу Твердиславичу, который, как и его брат, был справедлив и честен, не запятнав себя ни одним предосудительным поступком.
Гудим Кербет повел с Домашом Твердиславичем речь о том, мол, несправедливо получается, когда и слава и военная добыча достаются князьям Ярославичам.
– При взятии Пскова Андрей Ярославич и его суздальская дружина в голове нашего войска были, первыми в Кром вступили, – молвил воевода Гудим. – Так же было и в прошлом году при взятии Изборска. Прославились братья Ярославичи и львиную долю добычи себе взяли! А мы, новгородцы, вроде как и ни при чем. При взятии Изборска рать новгородская под стенами Пскова стояла, когда пришла пора Псков брать, то мы с тобой, Домаш, в замыкающем полку оказались.
– Что же ты предлагаешь? – пробасил сивоусый Домаш Твердиславич.
– На совете было решено, что Андрей Ярославич опять головной полк возглавит при выступлении на Дорпат, – продолжил воевода Гудим тоном заговорщика. – Нельзя этого допустить! В Ливонии большие богатства можно взять, но достанутся они тем воеводам, кто впереди окажется. Смекай, Домаш! – Гудим понизил голос. – Ты среди новгородских воевод первый, а ходишь в хвосте, суздальские обозы охраняешь! Не по чину это для тебя, Домаш. Новгородцы тебя тысяцким избрали, все полки новгородские под твоей рукой, так будь же головой, а не хвостом! Пойди к Александру Ярославичу и потребуй у него, чтобы он нас с тобой в головной полк определил. В конце концов, новгородцы эту войну затеяли, значит, нам и впереди быть.
Послушавшись Гудима Кербета, Домаш Твердиславич отправился к Александру Невскому. Не слишком дружелюбный получился у них разговор, но Домаш Твердиславич добился своего. В авангарде русского войска Александр Невский поставил новгородский полк, состоящий из пяти сотен пеших ратников и полусотни конников.
Головному полку были приданы два гонца из числа переславских дружинников, это были Бедослав и Семен Куница. В случае острой надобности Домаш Твердиславич мог связаться с главными русскими силами при помощи этих гонцов.
Перейдя по льду реку Великую, русская рать двинулась вдоль западного берега Чудского озера по направлению к Дорпату, бывшему Юрьеву. Уже в пятнадцати верстах от Пскова начались владения Ливонского ордена.
Этот лесистый болотистый край был издревле населен эстами, коих русичи называли чудью. Немногочисленные роды этого лесного племени, жившие к востоку от Чудского озера, почти поголовно приняли православие от своих соседей-русов, признав над собой власть Пскова и Новгорода. Иначе обстояло дело к западу от Чудского озера, там обитали наиболее многочисленные родовые общины эстов, упорно не желавшие отрекаться от своих языческих богов. Крестоносцы, пришедшие на земли эстов, вот уже много лет пытались силой сломить сопротивление эстов-язычников и навязать им христианскую веру в ее латинской форме. На приморской полосе и возле Чудского озера крестоносцы сумели окрестить почти все местное население, но в глубине чудских лесов продолжали существовать и сопротивляться завоевателям несколько языческих родов, которых поддерживали в их борьбе соседние язычники ливы и латгалы. Эти
