повторе ведущий покидает свое место, уходит оттуда, где он принимал различные позы, и движется так, чтобы обойти других танцоров.
Эти танцоры разделены на две группы, и каждый по очереди показывает ведущему свое лицо. Он делает это так, словно он — вооруженный всадник, прекрасный античный воин в сияющих доспехах, а затем удаляется в противоположную сторону. После того как ведущий обошел вокруг каждого танцора, он возвращается на свое место, отбивая ритм ногами. На этом один эпизод танца заканчивается. Но затем приходят другие, неистовство начинается сызнова и продолжается всю ночь, от захода солнца до самой зари, и, кажется, танцоры никогда не устают.
Стоя цепочкой, один за другим, слегка касаясь стены — не опираясь спиной о перегородку, но чуть дотрагиваясь до нее то левым боком, то правым, — несколько молодых людей время от времени испускают леденящий вопль, похожий на звук охотничьего рога, их голоса напоминают тоскливый крик гиены, больного пса или сдавленный хрип петуха.
Вопль не очень продолжительный, но раскатистый: его испускают по очереди, он как бы переходит от одного к другому почти без пауз, словно живая человеческая гамма, которая в сумраке обретает значение призыва.
Танцуют таким образом до захода солнца, а пока одни танцуют, другие индейцы кусок за куском подбирают тело быка, голову которого они бросили на землю в тот момент, когда диск солнца скатился с неба. Именно тогда ведущие остановились, а танцоры столпились вокруг них. И снова, все вместе, они затянули свою мрачную мелодию. Песню сожалений, религиозного раскаяния, тайного призыва не знаю к каким темным силам, к каким
Потом они уселись перед большим костром, расположенным гораздо дальше, чем предыдущее место, в уголке, защищенном и укрытом, словно сама ночь, так как вторая часть ритуала должна была наглядно показать, что это ритуал тайный, оккультный. В этот момент им принесли свежую кровь, разлитую по бокалам. И танец, который возобновился с самого начала, должен был продлиться всю ночь.
Мясо быка собрали в четыре больших глиняных кувшина, и поверх кувшинов женщины соорудили огромный крест. Все пили горячую кровь и тысячи и тысячи раз снова принимались прыгать, подобно лягушкам. Порой все погружались в сон. Затем начинала играть скрипка, и танец возобновлялся. И люди, включаясь в танец, время от времени испускали крик загнанного шакала.
Пусть о моем сравнении думают что угодно. Во всяком случае, поскольку Платон никогда не был в Мексике, а индейцы тараумара никогда его не видели, следует допустить, что идея этого священного ритуала пришла к ним из того же легендарного доисторического источника. Только это я и хочу сказать.
ТЕКСТ, ОПУБЛИКОВАННЫЙ В 'VOILA'
На севере Мексики, в сорока восьми часах от Мехико, живет племя чистокровных краснокожих индейцев — тараумара. Сорок тысяч человек живут там, как в допотопные времена. Они — вызов нашему миру, где так много говорят о прогрессе именно потому, что уже оставили всякую надежду на возможность прогресса.
Этот народ, который уже должен был бы физически выродиться, в течение четырехсот лет сопротивляется всему, что пыталось его одолеть: цивилизации, смешению с другими расами, войне, зиме, животным, бурям и лесу. Вопреки всем медицинским теориям, они практически не носят одежды — зимой, в горах, засыпанных снегом. Можно сказать, что у них коммунизм, который выражается в чувстве непосредственной, непроизвольной сплоченности.
Это покажется невероятным, но индейцы тараумара живут так, словно они уже умерли… Они не воспринимают реальность и черпают магические силы из презрения, которое испытывают к цивилизации.
Иногда они приходят в города, побуждаемые каким-то желанием двигаться, чтобы увидеть, как они говорят,
Они приходят вместе с женщинами и детьми по таким непролазным тропам, по которым не всякое животное осмелилось бы пройти.
Наблюдая за тем, как неуклонно они следуют своим путем, пересекая источники, шагая по осыпающемуся склону, сквозь густой кустарник, по скалистым уступам и по отвесным стенам, я не могу удержаться от мысли, что им удалось сохранить силу естественного равновесия первых людей.
На первый взгляд, страна тараумара неприступна. Существует несколько еле заметных тропок, которые через каждые двадцать метров норовят исчезнуть совсем. С наступлением ночи надо останавливаться, если ты не краснокожий. Потому что в это время только краснокожие люди видят, куда надо поставить ногу.
Когда тараумара спускаются в города, они просят милостыню. Поразительным образом. Они останавливаются перед дверьми домов и демонстрируют свой профиль, на котором выражено высочайшее презрение. Кажется, они этим хотят сказать: «Хоть ты и богат, но ты — пес, я лучше тебя, я плюю на тебя».
Подают им или нет, они уходят всегда через определенный промежуток времени. Если им подают, они не благодарят. Так как дать тому, у кого нет ничего, у них считается даже не долгом, это — физический закон взаимоотношений, который белые люди предали. Кажется, их поза говорит: «Исполняя закон, ты делаешь добро самому себе; следовательно, я не должен тебя благодарить».
На деньги, полученные таким образом, они покупают еду на обратную дорогу, потому что в лесах тараумара нет ничего, для чего деньги могли бы пригодиться.
Этому физическому закону взаимоотношений, который мы называем милосердием, индейцы следуют совершенно естественно, не выказывая никакой жалости. Те, у кого ничего нет, потому что пропал урожай, или сгорел маис, или ничего не оставил отец, или по какой-то другой, не важно какой причине, которой никто никогда не будет интересоваться, — эти люди приходят рано утром в дома тех, у кого что-нибудь есть. Хозяйка немедленно выносит им все, что есть в доме. Никто не смотрит — ни тот, который дает, ни тот, который получает. Поев, проситель уходит, никого не благодаря и ни на кого не глядя.
Вся жизнь тараумара вращается вокруг эротического ритуала Пейотля.
Корневище Пейотля — гермафродит. Известно, что по своей форме оно напоминает и мужские, и женские гениталии.[27] Вся тайна диких индейцев заключается именно в этом ритуале. Символ его силы, как мне показалось, — это рапа, изогнутый кусок дерева, покрытый зарубками, по которому целыми ночами колдуны Пейотля ритмично скребут палочками. Но самое странное — это то, как отбираются эти колдуны. В один прекрасный день индеец чувствует, что его
Такова жизнь этого странного народа, на который никогда не сможет оказать влияние никакая цивилизация.
ДОПОЛНЕНИЕ К «ПУТЕШЕСТВИЮ В СТРАНУ ТАРАУМАРА»
