Солдаты вскоре поняли, что «Звезда» их газета, и сотни корреспонденции: появились на ее страницах. «Труден твой путь, дорогая «Звезда», — писали они на обрывках бумаги. — Мы желаем тебе рассеять мрачную ночь, чтобы не погас твой блеск в этот тяжелый момент». «Веди нас и впредь в царство социализма!»
И газета отвечала солдатам: «Шаг за шагом идите вперед, товарищи! Ищите друг друга… поддерживайте связь с Минском, распространяйте нашу газету. Пишите нам беспрерывно, давайте сведения о местной жизни, о настроении масс… Одним словом, не угашайте духа!..»
Газета была откровением для окопных солдат. И с ее помощью еще недавно очень маленькая группа большевиков в конце лета стала крупной политической организацией края. И когда Александр Мясников отправился в Питер, он доложил VI съезду партии, что Минская организация, по существу — военная, объединяет до шестисот большевиков.
Развернулся талант агитатора Фрунзе — Михайлова на передовой. Он смело предлагал выгонять из солдатских комитетов меньшевиков и эсеров, смещать реакционных офицеров и ставить на их место революционно настроенных младших командиров.
Командующий 3-й армией доносил о нем военному министру: «Прибывший в 55-ю дивизию Михайлов ведет агитацию среди солдат за недоверие к офицерам и за выборное начальство. На общем собрании 22 полка вынесена резолюция: предложить всем офицерам подать в отставку и приступить к выборам других начальников; то же наблюдается и в других полках. Выехавшие туда члены армейского комитета воздействовать на солдат не могут…»
55-я дивизия располагалась на самом боевом участке: в отдельных местах: от нее до передовых немецких частей не было и шестидесяти метров. И Михайлов начал братание с немецкими солдатами. Он свободно изъяснялся на их языке и обсуждал с их делегатами самые злободневные вопросы: как кончить войну, как сбросить иго кайзера в Германии и капиталистов в России.
Михайлов появился в дивизии с подложным документом от имени Петроградского Совета. Дивизионные власти не решались арестовать его, но направили донос в штаб армии: «Михайлов ведет агитацию за организованное братание и сегодня лично принимал участие в братании в 220-м полку. Братание распространилось и на 218-й полк, причем уговоры офицеров не действуют».
Командующий 3-й армией генерал Квецинский запросил помощь: срочно отзовите Михайлова, чтобы парализовать разложение 55-й дивизии; влияние Михайлова распространилось и на 67-ю дивизию, где арестован командир полка и несколько офицеров.
Командующий Западным фронтом связался по прямому проводу с исполкомом Петроградского Совета. Оттуда сообщили, что они не могут подтвердить подлинность удостоверения гражданина Михайлова. Появился приказ главкомзапа: «Арестовать Михайлова. В дивизии командировать членов фронтового и армейского комитетов. Если нужно, послать воинскую часть, привлечь артиллерию, действующую на фронте 55-й дивизии, и потребовать прекратить братание». Но товарищи успели предупредить Михайлова, и он срочно отбыл в Минск.
Однако семена, посеянные большевиком, дали хорошие всходы. Когда Керенский и Ко задумали развернуть 18 июня грандиозное наступление, чтобы поддержать «союзников», все предприятия Минска забастовали, а во многих частях солдаты отказались идти в бой. Вышли из послушания сотни тысяч окопников: тринадцать пехотных дивизий, четыре сибирских и 7-я Туркестанская.
Временные применили санкции против них, и на глазах у немцев начались форменные бои русских против русских, с применением артиллерии и бронепоездов.
Бунтовщики держались до последнего. А в 299-м полку сами стали применять ответные санкции и подняли на штыки генерала Пургасова, который отказался освободить арестованных большевистских агитаторов.
И хотя начался на фронте контрреволюционный разгул, наступление было сорвано.
Неоценима роль Михайлова в сплочении белорусского крестьянства.
Как только стало известно, что он готовит съезд крестьянских депутатов Минской и Виленской губерний, зашевелились белорусские помещики и создали свой национальный комитет.
Однако Фрунзе действовал оперативнее этих господ.
20 апреля он открыл в Минском городском театре первый съезд белорусских крестьян. Восемьсот делегатов были оглушены крикливыми приветствиями меньшевиков и эсеров, которые кинулись в бой «за мужика».
Но крестьяне очень скоро разобрались, от кого им ждать помощи и защиты. И избрали Михайлова — человека простого и сердечного — председателем съезда.
Он и помог им высказать свой взгляд по коренным вопросам революции. Делегаты решили создать Совет крестьянских депутатов и подчеркнули, что он должен работать рука об руку с Советом рабочих и солдатских депутатов или даже слиться с ним. Они осудили ведение войны и высказались за скорейшее заключение мира «в интересах трудящихся всех воюющих стран».
Съезд признал необходимым ликвидировать частную собственность на землю и конфисковать без выкупа всю помещичью, монастырскую, церковную и казенную землю. Но меньшевики и эсеры протащили поправку в резолюцию: не захватывать земельные угодья до Учредительного собрания.
— Воля ваша, товарищи, — сказал Фрунзе при закрытии съезда. — Но сроки созыва этого собрания не определены, а уже подкатила весна и самое сейчас время пахать землю, будь она барская или царская, монастырская или церковная. И голодным людям нужен хлеб. А вот эту «поправку» рядом с бульбой на стол не выложишь!
Делегаты хорошо поняли намек большевика. Они разъехались по своим селам и колебались там недолго — бросились захватывать господские земли.
Михаил Васильевич был избран председателем исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов. И с группой белорусских делегатов уехал в Петроград на I Всероссийский съезд крестьянских депутатов.
По дороге он мечтал: приедет в столицу и в первый же день найдет время, чтобы побывать во дворце Кшесинской и повидаться с Владимиром Ильичем. Но план этот нарушился.
Поезд Минск — Петроград выбился из расписания на первых же перегонах. Часами он простаивал на больших станциях и полустанках, пропуская к фронту составы с людьми и с техникой, а с фронта — вагоны с красным крестом, от которых пахло карболкой и йодом.
При каждой задержке митинговали напропалую. Стоило лишь крикнуть с подножки вагона: «Товарищи!» — как мигом сбегались солдаты, железнодорожники, пассажиры из соседних вагонов, из соседних поездов. И под голубым весенним небом звучали речи: сумбурные, часто невпопад, но обжигающие, как раскаленная сталь.
Приехали к самому открытию съезда. Фрунзе избрали в президиум. И дела так закрутились, что во дворец Кшесинской он не попал.
Голоса большевиков тонули в дружном хоре меньшевиков и эсеров. Но и эта братия не во всем была единодушна. И на съезде развернулась ожесточенная драчка за влияние на крестьянство.
Фрунзе объединил вокруг своих беспартийных делегатов большую группу крестьян из центральных губерний и от ее имени выступил с декларацией.
— Временное правительство не способно оправдать наши надежды. Власть следует передать Всероссийскому Совету рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Уже эта часть речи Фрунзе была встречена воем и бранью эсеров:
— Большевик, а прикрывается беспартийными делегатами! Демагог! Немецкий шпион!
Большевистская фракция с трудом осадила разбушевавшихся эсеров, и Фрунзе развернул критику земельной политики Временного правительства:
— Крестьяне хотят сейчас же почувствовать в своих руках долгожданную землю. А пока этого нет, не будет и Доверия Временному правительству!
Столичные соглашатели действовали крепко — не чета минским! — и провалили резолюцию Михайлова подавляющим большинством.
Он очень рассердился на них. Выбежал за кулисы, у какого-то тамбовского бородача в лаптях закурил цигарку из зеленого самосада. Постоял у раскрытого окна и решил немедленно ехать во дворец Кшесинской за подмогой. И не сразу понял, что к нему подошел Ленин.
