На другой день, после полудня, сложили оружие все опорные пункты мятежников. Но съезд возобновил заседания только 9 июля. 7-го и 8-го почти беспрерывно заседал Совнарком. Он заслушал отчет Феликса Дзержинского и подтвердил его временную отставку с поста руководителя ВЧК. Михаил Васильевич был на заседании СНК, когда Владимир Ильич продиктовал постановление:
«Ввиду заявления товарища Дзержинского о необходимости для него как одного из главных свидетелей по делу об убийстве германского посла графа Мирбаха отстраниться от руководства работой Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, Совет Народных Комиссаров назначает временным председателем названной Комиссии товарища Петерса.
Коллегия Чрезвычайной Комиссии объявляется упраздненной.
Товарищу Петерсу поручается в недельный срок представить Совету Народных Комиссаров доклад о личном составе работников Чрезвычайной Комиссии на предмет устранения всех тех ее членов, которые прямо или косвенно были прикосновенны к провокационно-азефовской деятельности члена партии «левых социалистов-революционеров» Блюмкина».
Ленин был холоден и суров. Он теребил граненый карандаш и резко стучал им по столу, когда кто- либо перебрасывался репликой с соседом. И строго обрывал оратора, нарушившего регламент. И изредка обменивался записками с Чичериным, который не скрывал удручения всей этой историей с графом Мирбахом.
— Ярославцам, костромичам и ивановцам надо немедленно покинуть съезд и возвратиться на места, — быстро и резко резюмировал Ленин. — В ярославском мятеже замешан Савинков, а этого господина голыми руками не возьмешь. Необходимо мобилизовать против его банды стойкие отряды коммунистов.
Фрунзе встал и направился к выходу. Ленин попросил его задержаться до перерыва.
Они остались с глазу на глаз в кабинете Ленина. Владимир Ильич высказал радость — товарищ Арсений избавился от опасных иллюзий и дал отличный бой Бухарину с Ломовым в Иванове.
— Мы собрали до тысячи коммунистов, практически всех, кто держался на ногах в эти голодные дни. Человек сорок с утра до ночи мылили шею «левым». Только три отщепенца проголосовали за них.
Ленин размашисто написал цифры на листке из блокнота. Затем перешли к событиям в Ярославле. Фрунзе сообщил:
— Я уже телеграфировал товарищам. Отряд будет готов завтра и двинется под моим командованием.
Ленин посоветовал ему остаться в Иванове и немедленно готовить второй отряд. И никакой пощады мятежникам, иначе эта зараза перекинется в другие районы.
Прощаясь, Михаил Васильевич сказал:
— У меня просьба, Владимир Ильич. Отдаю отчет, что момент малоподходящий. Но я так уверен в быстром разгроме мятежников, что невольно думаю о другом. Мы обратились с просьбой открыть в Иваново-Вознесенске Политехнический институт.
Владимир Ильич одобрил инициативу ивановцев. Декрет он подпишет, надо готовить помещение, приглашать преподавателей.
— Профессора уже здесь! — Фрунзе хлопнул левой рукой по нагрудному карману гимнастерки.
И уже напоследок спросил, не задумывался ли Фрунзе о военной деятельности.
— Нет, только по долгу службы военного комиссара губернии. А так-то я чистый штафирка.
В ночь, когда Фрунзе уезжал из Москвы, чекисты поймали и расстреляли левого эсера Александровича.
А ровно через месяц, когда в Иваново-Вознесенске было подготовлено здание института для приема студентов, пришел и долгожданный ленинский декрет.
«В целях удовлетворения спроса рабочих масс на образование и ввиду особой потребности в высшем техническом образовании для рабочих текстильной промышленности учреждается в Иваново-Вознесенске высшее техническое учебное заведение…»
Радушным хозяином встречал Михаил Васильевич молодую поросль любимых своих ткачей, пожимая им руки у широко распахнутых входных дверей. И не скрывал от Софьи Алексеевны, что он по-хорошему завидует им.
9 июля, прямо с вокзала, Фрунзе приехал в городской комитет партии, где его ждали товарищи, и открыл заседание. В повестке дня один вопрос — мятеж в Ярославле. К полудню собрались все коммунисты города, и организация объявила себя мобилизованной. Вечером четыреста человек, назвав себя Советским отрядом, выступили в Ярославль. Следом за ним. двинулись отряды из Шуи, Кинешмы и Тейкова. Через сутки был сформирован и отправлен второй ивановский отряд — Коммунистический. Но мятежники сопротивлялись, и их террор продолжался шестнадцать суток.
Совершенно необъяснимой казалась Фрунзе позиция Троцкого и Наркомата по военным и морским делам, который он возглавлял. По мнению Фрунзе, хватило бы одной боеспособной дивизии, чтобы вынудить мятежников на немедленную капитуляцию. Вместо этого Троцкий произнес успокоившую делегатов V съезда большую речь, что мятеж уже выдохся. И командующий Московским военным округом Муралов недопустимо тянул с посылкой войск.
Два вестовых Фрунзе побывали в Ярославле и привезли тревожные известия: город задыхался в дыму пожарища; канонада не замолкала круглые сутки; зверства бандитов не знали границ. Они убили председателя городского Совета Давида Закгейма, и труп его валялся на улице. Был застрелен председатель губисполкома и окружной военный комиссар Семен Нахимсон; обезображенное его тело бандиты возили по городу на извозчике — напоказ ликующим контрреволюционерам, которые плевали в него и бросали камнями. Больше двухсот человек был арестовано и брошено в тюрьму: ею служила большая баржа-гусяна, установленная на якоре почти на середине Волги. И мятежники пускали по ней пулеметные очереди: то с пьяных глаз, то из озорства.
Удалось также установить, что общее руководство заговором в руках эсера-террориста Савинкова. Поднял восстание контрреволюционный «Союз защиты родины и свободы», который ярославские рабочие очень удачно окрестили «Союзом защиты родины от свободы». Во главе мятежников — лютый враг Советской власти полковник Перхуров. К нему стянулись за несколько недель до мятежа под видом нищих, крестьян и монахов офицеры из Москвы, Калуги и Костромы. И полковник рассчитывал поднять мятеж одновременно в двадцати трех городах, включая Ярославль, Рыбинск, Кострому и Муром, чтобы расчистить дорогу войскам Антанты, занявшим северные районы России.
14 июля 1918 года Фрунзе написал тревожное письмо Муралову: «Многоуважаемый Николай Иванович! Решился послать Вам лично гонца, дабы поставить в известность о Ярославских делах. Мне сейчас ясно, что и Вы, и Троцкий, и вообще все мы в Москве были введены в заблуждение относительно их размеров. Когда Троцкий объявил на съезде, что они почти ликвидированы, то был совершенно неправ. К величайшему сожалению, я тоже по приезде сюда был под впечатлением этой информации и не принял сразу же мер к оповещению Вас об их подлинных размерах. С тех пор прошло уже 5 дней, а события все еще не ликвидированы. Начиная с позавчерашнего дня (12.VII) у нас в Иванове, т. е. на расстоянии 100 верст, слышна орудийная канонада.
Сейчас вернулись командированные мной туда для ознакомления с положением дел 2 товарищей. Одного из них посылаю с этим письмом к Вам.
Борьба длится уже 7 дней, значительная часть зданий разрушена, город горит в нескольких местах, а белогвардейцы все еще не сломлены. Это становится уже опасным, ибо является побудительным моментом к подобным выступлениям в других местах. Недалеко от Нижнего Новгорода уже организовалась тысячная банда деревенских кулаков, выступающая с оружием в руках. Всю эту историю надо кончать как можно скорее. По-видимому, тамошние силы с задачей справиться не могут. Главная причина — отсутствие надежного и опытного руководства. У отрядов не было даже связи; каждый действовал самостоятельно. В войсках началась деморализация, наблюдаются случаи грабежей. Необходимо: 1) послать хороших руководителей, 2) 2 или 3 броневика, 3) человек 500 хорошего войска.
Состав окружного штаба в лице Аркадьева, по-видимому, очень слаб. Черт их знает, зачем путались несколько дней в Иванове. Словом, имейте в виду, что без немедленной солидной помощи от Вас дело грозит затянуться. Я боюсь, что Вы в Москве склонны чересчур уже преуменьшать значение Ярославских событий. Конечно, не ими решится дело, но многое все же зависит и от них. А посему прошу лично Вас
