животным, другие – потому, что она ходила, выпятив живот.[86] Как-то в субботу – я тогда работал помощником управляющего отделением в Грин-Хиллз – Джулия с Роббом позвали нас на представление.
Пока зал заполнялся, Гатси играла 'Сентябрь под дождем', 'Звездную пыль' и тому подобные вещицы в стиле Джорджа Ширинга, а когда публики набралось достаточно, приступила к своему монологу, время от времени подыгрывая себе на рояле.
– Вы все, наверное, думаете, что я только играю на рояле, – начала Гатси, – и, возможно, не знаете, что я когда-то пела. Потом, правда, пришлось бросить из-за горла – публика грозилась мне его перерезать. Я рада видеть сегодня здесь Венделла – это мой, так сказать, любовник. Он раньше тоже был музыкантом. Играл в Нью-Йорке на органе, но тут вдруг сдохла его обезьяна. Ему отказал его орган. Живем мы с Венделлом уже не так, как раньше. Даже сходили к сексологу, и он нам посоветовал приобрести кровать на водяной подушке – такую, знаете, в ней качаешься, как на волнах. Ну, мы сразу пошли и купили – теперь расходимся как в море корабли. Моей сестре тоже нечем похвастаться. Когда она выходила замуж, я пожелала ей и ее мужу ни пуха ни пера. Так они и живут: от нее летит пух, от него – перья. Вообще-то муж ее говорил, что их брак – исключительно удачный: он – офтальмолог, она бельмо на глазу. Сестра у меня плоская как доска. Однажды надела лифчик задом наперед, и ничего, пришелся впору. Муж у нее уже не такой молодой, как раньше. Тут как-то ему задали вопрос: что он думает о сексе и о насилии. Он ответил, что в его возрасте это одно и то же. У нас с Венделлом тоже иногда возникают трудности, но, по крайней мере, не из-за противозачаточных средств. Мы применяем собственное средство, к тому же совершенно бесплатное – я беру и смываю с лица косметику. Впрочем, не все так просто – ведь каждая женщина хочет быть красивой. Помню, однажды я пошла к хирургу-косметологу, сунула ему фотографию одной сногсшибательной красотки с обложки журнала и сказала: 'Хочу быть в точности, как она'. Так он стал делать мне лоботомию. Между прочим, с мозгами у меня туговато. Учеба, знаете ли, давалась с трудом. Когда училась в младших классах, приходилось снимать свитер, чтобы досчитать до двух. А потом – потом в мою жизнь пришла любовь. Никогда не забуду, как я в первый раз занималась сексом – жалко только, что я тогда была одна. В последнее время Венделл начал замечать, что не возбуждает меня как раньше. На днях он спросил: 'Почему ты мне никогда не говоришь, когда у тебя бывает оргазм?' Я ответила: 'Потому что тебя никогда не бывает в это время рядом'.
Хотя остроты у Гатси были довольно затасканные, исполняла она их умело, и публика посмеивалась. Но когда Гатси произнесла шутку насчет оргазма, Сара Луиза и Джулия переглянулись и, будто вспомнив что- то, начали так бешено хохотать, что я за них даже испугался: а вдруг поперхнутся? Угомонились они в тот самый момент, когда Гатси, завершив свой номер, сказала: 'Заявок сегодня было немало, но я все равно буду играть', и заиграла песенку, которая называлась 'Как это романтично'. Не успев переключиться с оргазмов на что-нибудь другое, Сара Луиза и Джулия снова переглянулись и опять залились смехом. Наконец успокоившись, они вытерли с глаз слезы, и Джулия облегченно вздохнула, а Сара Луиза сказала: 'Ну все, с меня хватит'.
'С тебя, может, и хватит, – подумал я, – а с меня нет'. Все оставшееся представление и потом еще несколько дней меня донимал вопрос: в чему тут дело? Одно из трех: или Сара Луиза с Джулией крутят роман на стороне, или они крутят роман друг с другом, или они часто болтают между собой об аутоэротике. Но, возможно, они нарочно так себя вели – чтобы показать, что ничто человеческое им не чуждо? Нет, вряд ли: уж больно ладно у них получилось. Я подумал, что, наверно, стоит поговорить с Сарой Луизой или с Роббом или даже нанять частного детектива – ведь всякому мужчине на моем месте полагалось бы испытать муки ревности. А я на своем месте? Испытал ли их я? Вроде бы нет. Скорее, наоборот – мне, в общем-то, было совершенно все равно, чем занимается Сара Луиза. И тут мне пришла в голову мысль: если она занимается чем-то таким, то непонятно, почему бы и мне не заняться? Но чем? Начать ходить по публичным домам? Слишком рискованно. Завести роман с какой-нибудь старой пассией, с женой приятеля? Тоже рискованно. Тогда что же остается? Пока я размышлял над этим вопросом, сама судьба подсказала мне ответ.
В пятницу накануне Рождества у нас на работе был праздничный вечер; управляющего еще с утра прихватил грипп, и он уехал домой, оставив меня за старшего, и поскольку строго-настрого запретил назюзюкиваться, мне постоянно приходилось быть начеку. В полпятого начали выпивать, в половине седьмого принесли закуски. От спиртного все раскраснелись, но пьяных не было, – словом, казалось, что дела идут лучше некуда, но тут ко мне подошла Рут Эйкерс, работавшая у нас секретаршей.
– Вы уже видели Лору Гейл? – спросила она.
– Нет.
– Мне кажется, вам надо пойти и посмотреть, что с ней.
Лора Гейл сидела в кресле обмякнув, с закрытыми глазами и тяжело дышала.
– Бедняжка, – сказала Рут, – она так страдает. Не жизнь, а сплошной кошмар.
Лора Гейл была блондинкой, с живой внешностью, и знал я о ней только, что ее бросил муж и что она работает у нас кассиром шесть месяцев.
– Бывший муж никак не хочет оставить ее в покое, – сказала Рут. – Он – военный летчик, капитан. Завел себе в Калифорнии новую семью, но когда приезжает сюда навестить родителей, первым делом бежит к Лоре Гейл. Не знаю, что там между ними происходит, только он ее бьет.
Пару раз я действительно замечал, что Лора Гейл приходила на работу с синяками, но ни о чем ее не спрашивал – это меня не касалось. В свои тридцать с небольшим Лора была все еще так хороша собой, что я не совсем понимал, зачем ей нужны мужчины, которые ее бьют.
– По-моему, она в порядке, – сказал я. – Что, к ней муж недавно приезжал?
– Нет, тогда бы на ней живого места не было. Но он ей названивает из Калифорнии. Говорит, что ни жену, ни детей не любит, а продолжает любить только ее.
– Почему они разошлись?
– У нее никак не получалось забеременеть, а он хотел иметь детей. А когда та, другая, от него забеременела, он тут же на ней женился, а что детей не было – это, мол, Лора Гейл виновата. Родители у Лоры Гейл страшно религиозные – называют ее потаскухой и не хотят иметь ничего общего.
– Много она выпила?
– Даже слишком.
Я подошел к Лоре Гейл, которая сидела, положив голову на стол; глаза ее были по-прежнему закрыты.
– Послушайте, Лора Гейл, – обратился я к ней, – с вами все в порядке?
– Кто спрашивает?
– Хэмилтон Дэйвис.
– Лора Гейл в полном порядке. Понадобится помощь – она позвонит.
– Вам ничего не нужно?
– Нужно – новую жизнь.
– Ладно, я еще вернусь.
Я вернулся в полвосьмого и увидел, что около Лоры Гейл сидит Рут и прикладывает к ее лицу лед, завернутый в полотенце.
– Ну как, лучше себя чувствуете? – спросил я.
– Лучше себя чувствую.
– Вам что-нибудь нужно – кроме новой жизни.
– Мне кажется, вы только и мечтаете, чтобы я уехала домой.
– Да нет, я просто хотел помочь.
В полдевятого я снова пошел ее проведать. Лора Гейл была уже одна; она, похоже, успела поспать и теперь смотрела более осмысленно. На мой вопрос: 'Как идут дела?', она ответила: 'Ну, хватит! Что я вам, больная, что ли?' – и, сделав зигзаг по коридору, скрылась за дверью женской уборной. Я не сомневался, что там она снова вздремнет, но только вернулся к общей компании, как за окном послышался шум заводимого мотора. Рут воскликнула: 'Боже мой, это же Лора Гейл!' Мы выбежали на улицу, но успели лишь увидеть, как машина Лоры Гейл сорвалась с места, пулей промчалась по Хиллзборо и скрылась за поворотом на Ричард Джоунз-роуд. Бросаться вдогонку не имело смысла: пока бы я достал ключи от машины, пока то да се, она была бы уже далеко.
