Звезду чествуют, друзья-остряки вдоволь упражняются на его счет, а в конце все сходятся на том, что он все-таки выдающаяся личность. На телевидении это дело завели недавно, зато полюбили сверх всякой меры. Насмотревшись «головомоек» по телевизору, Сара Луиза решила, что это и есть 'самое оно', что на них 'Планированию семьи' может обломиться неплохой кусок. И за знаменитостями необязательно ездить в Голливуд, у нас своих полно: губернатор Данн, мэр Фултон, ректор университета Херд, не говоря уже о всяких гигантах бизнеса и рок-музыки. Обуздав свою гордыню, Сара Луиза даже спросила меня, нельзя ли будет пригласить Вильбера Вейкросса, а чтобы никто, не дай Бог, не обиделся на невинные шуточки, она заявила, что мы сами это дело и начнем: покажем, что мы ничего не боимся, а поэтому первым «головомойку» должен буду пройти я.
В 'Бэл Мид кантри клаб' был устроен роскошный банкет. За ужином я терялся в догадках: что во мне смогут обнаружить такого, над чем можно было бы посмеяться? Во-первых, я не был знаменитостью, во- вторых, объектами острот на «головомойках» обычно бывали недостатки человека, а мои недостатки – где они? Ну, пройдутся насчет моих многочисленных путешествий – а что еще? Хорошо, что мне не надо перемывать косточки самому себе. Первым выступил Сэнфорд Адамс, который к тому времени уже стал председателем совета директоров «Камберленда». Как только он начал говорить, я понял, что насчет путешествий я угадал. Ладно, над этим пусть похохочут. Я слушал Сэнфорда и прочих ораторов, растянув рот в дежурной улыбке; когда кругом смеялись, я смеялся громче всех.
– Мне очень приятно находиться на этом вечере, – начал Сэнфорд. – Но настоящий праздник – это, конечно, то, что мы видим сегодня здесь Хэмилтона – в тот единственный в году день, когда он не в отъезде. Вообще-то мы думали, что придется устроить наше собрание в аэропорту, но рейс, которым должен был лететь Хэмилтон, перенесли. Хэмилтон, от имени всех нас, видящих тебя так редко, позволь преподнести тебе подарок – карту Нашвилла. Вот тут, видишь, твой дом, а вот это – деловая часть города. Будьте добры, передайте ему эту карту. Один мой приятель оказался недавно в Париже, и вот он как-то стоит посреди улицы и ищет 'Америкэн экспресс'. Поднимает голову, видит: Хэм. 'Хэм, – обращается к нему мой приятель, – как мне пройти к 'Америкэн экспресс'?' – и Хэм моментально его туда отводит. Через пару месяцев он приезжает в Токио и опять пытается найти 'Америкэн экспресс', и, натурально, Хэм тут как тут. 'Хэм, – спрашивает мой приятель, – как мне пройти к 'Америкэн экспресс'?' – и Хэм моментально его туда отводит. Вскоре мой приятель сталкивается с Хэмом на улице в Нашвилле и говорит ему: 'Хэм, ты мне очень помог в Париже и в Токио. Могу ли я тебя как-нибудь отблагодарить?' 'Можешь, – отвечает Хэм. – Как мне пройти к моему банку?' Не хочу сказать, что Хэм, пока отсутствует, успевает забыть своих сотрудников, но его отдел – единственный в банке, где все носят карточки с фамилиями. На днях одна девушка подходит к нему на работе и Хэм ей говорит: 'По-моему, я ясно сказал, чтобы у всех были карточки с фамилиями', а девушка ему в ответ: 'Папочка, да это же я!' Конечно, помотавшись по свету, Хэм и разговаривает уже по- другому. Какой язык ни назови – он все их знает. Одна беда: теперь требуется кто-то, кто переводил бы слова Хэма на английский. На днях один человек зашел в банк, послушал Хэма и сказал: 'Для иностранца он говорит совсем неплохо. Сколько времени он уже здесь живет?' У меня не хватило духу сказать ему правду, и я ответил: 'Это египтянин. Приехал сюда примерно год назад'. На что тот человек заметил: 'Ну, за такое время мог бы и получше научиться'. Видимо, то, что Хэм повидал так много, вскружило ему голову. На днях он был на обеде в честь губернатора и тамада сказал: 'Мы рады приветствовать за этим столом нашего почетного гостя'. 'И то, что губернатор здесь сидит, – это тоже приятно', – откликнулся Хэм. А еще недавно на одном вечере к Хэму подошел мэр, протянул ему руку и говорит: 'Привет, Хэм'. Хэм стоит, никак не реагирует. Тогда какой-то знакомый его спрашивает: 'Послушай, в чем дело?', а Хэм отвечает: 'Я жду, когда объявят о моем прибытии'. А вот еще был случай: заходит Хэм в «Макдоналдс», подходит к стойке и говорит: 'Бифштекс шатобриан'. 'Извините, сэр, у нас этого нет'. – 'Ну, тогда курицу в вине'. – 'Извините, сэр, но этого тоже нет: есть только гамбургеры'. 'Что ж, – говорит Хэм, – дайте мне гамбургер с икрой и пришлите официанта с картой вин'.
Сэнфорд еще долго разглагольствовал в том же духе. Первые две-три минуты все шло так, как я ожидал, но то, что прозвучало потом, застало меня врасплох; чем дольше я слушал, тем труднее становилось сохранять на лице улыбку. Следующим выступил Уэйд Уолесс – он нанес удар в другом направлении.
– Хорошо известно, что Хэмилтон любит пропустить рюмку-другую. Все мы, конечно, тоже не прочь иногда промочить горло, но у Хэмилтона эта его любовь начинает проявляться еще до завтрака. Как говорит Сара Луиза, Хэмилтон просыпается от позвякиванья льдинок в стакане. Вы, наверно, слышали, что недавно Хэму пришлось пойти к врачу: когда он после вечеринки искал на стоянке свою машину, кто-то наступил ему на руку. Впрочем, не подумайте, что Хэм какой-нибудь забулдыга. Он даже сотрудников своего отдела строго предупредил насчет пьянства. Созвал всех на прошлой неделе и говорит: 'Значит, так: рюмка со сна – святое дело; за завтраком хорошо идет 'кровавая Мэри'; пара кружек пива – вот уж и обед подоспел; за обедом хочешь не хочешь, а надо выпить мартини и вина; потом еще пивка – чтобы дотянуть до коктейлей, до ужина, а какой ужин без вина? После ужина – пара рюмок коньяку: помогает пищеварению, а на ночь хорошо тяпнуть виски: спится крепче. Но вот эта, понимаете ли, ваша манера – тут глоточек, там глоточек, – это, господа, никуда не годится!' Думаю, что именно благодаря спиртному Хэм всегда такой игривый на работе. Сэнфорд уже говорил про карточки с фамилиями, но он не сказал, что у девушек под этими карточками еще и нагрудники. Встречаю я как-то одну секретаршу, выходящую из кабинета Хэма, и говорю ей: 'Боже, какой у вас измученный вид!' А она мне: 'Еще бы не измученный! Ладно, пора возвращаться: ему еще нужно мне что-то продиктовать'. Ну, женщины постарше будут, конечно, и поопытнее. Эти ходят вооруженные. Хэм, наверно, единственный человек в городе, которого долбанули бейсбольной битой прямо за рабочим столом.
Порассуждав о пьянстве и разврате, Уэйд уступил место губернатору, который произнес краткую речь. Начал он так:
– На днях я сказал одному своему знакомому, что иду на «головомойку». Он спросил: 'И какую же знаменитость туда пригласили?' 'Хэмилтона Дэйвиса', – ответил я. 'Нет, ты не понял, – сказал он, – я спрашиваю: какую знаменитость пригласили?'
Мэр начал свое выступление на торжественной ноте:
– Сегодня мы чествуем здесь удивительного человека. Но не только его, господа, а еще и американскую мечту. Да, господа, и в наше время американская мечта может сбываться, и лучшее тому подтверждение – жизнь Хэмилтона Дэйвиса: он поставил перед собой высокую цель, отдал для достижения ее все силы и женился на дочке начальника.
После часа такой «головомойки» я уже созрел для речи, в которой было бы сказано, что, несмотря ни на что, человек я все-таки замечательный. И вот встал Сидни Уилкс из 'Планирования семьи' и, подняв свой бокал, оглядел собравшихся.
– Господа, – сказал он, – мы сегодня вдоволь насмеялись и, надо заметить, не без причины. Пришла пора воздать должное тому, кто этого заслуживает. Я предлагаю выпить за здоровье одной восхитительной особы, нашей общей любимицы – Сары Луизы Дэйвис! Дорогая Сара Луиза, я пью за то, чтобы и дальше подобные вечера проходили так же успешно, как и сегодня. Вы доставили радость стольким людям, одновременно сделав столько добра!
И он произнес целый панегирик, сопровождавшийся одобрительными выкриками, вслед за чем вся компания под руководством Уэйда Уолесса грянула приветственную песню. Все подходили к Саре Луизе с поздравлениями, и я тоже несколько раз удостоился похвалы за то, что не побоялся прийти на 'головомойку'.
Лежа в тот вечер в постели, когда Сара Луиза уже заснула, я вдруг поймал себя на мысли о том, что продолжаю улыбаться. Я улыбался пять часов подряд: на протяжении всего банкета, по дороге домой, сидя у камина в гостиной. Никто не может упрекнуть меня в том, что я выставляю свои чувства напоказ. На банкете я пел Саре Луизе такие дифирамбы, что она вся сияла от удовольствия. Она рассчитывала устраивать по две-три «головомойки» в год, и мысль о том, сколько это принесет денег 'Планированию семьи', приводила ее в радостный трепет.
Я лежал и массировал себе лицо, которое отчаянно ныло. Но еще сильнее ныло сердце. Меня выставили на посмешище всему Нашвиллу. Друзья, конечно, скажут: 'Это же все просто так, ради веселья. Ты что, шуток не понимаешь?', но ведь дыма без огня не бывает. Неужели я действительно говорю как-то странно? Неужели я действительно такой самовлюбленный? Неужели я действительно строю из себя
