Таков был пейзаж,что совалсяпостылоповсюду нам в уши,в глазаи в сердца.Казалось,что семяничто не растило,что времязастыло в сугробах мерцать.В ряды их калашныек рылам суконнымне лез я;к их истинам прописнымне жался;их толстым слежалым законамне верил…Тогда-тоя встретился с ним.Он шел по бульвару,худойи плечистый,возникший откуда-то сразу,извне,высокий, как знамя,взметенноев чистойиюньскойнесношенной голубизне.Похожий на рослогомастерового,зашедшего в праздника богатый квартал,едва захмелевшего,чуть озорного,которому мирдо плеча не хватал.Черты были крупны,глаза были ярки,и темень волосприпадала к лицу,а руки —тяжелые, —будто подаркиладонями кверхунесли на весу.Какой-тогордящийся новой породой,отмеченныйраньше не бывшей красой,весь широкоглазыйи широкоротый,как горы,умытые нaсвеж росой…Я глянулоткуда такие берутся?Крутой и упругийс затылка до пят!..Быть может,с Казбекаили с Эльбруса —тактело распластывает водопад?Тревожный,насмешливыйи любопытный,весь нерастворимыйна глаз и на слух,он враз отличался —какой-то обиднойчертой превосходстванад всем,что вокруг.Казалось,что каждая шуткаи шалостьвсерьез задевалапо сердцу —одним;другие —с ним спорилии не соглашалисьи все-таки