видел хитроумные маневры дворецкого и принял их без комментариев.
Если бы Альфреду не было доподлинно известно состояние каждой мелочи из гардероба Брюса, он решил бы, что его смокинг валялся скомканным где-нибудь за дверью. Он был преступно измят. Жилет и галстук сидели немного косо, а на белой рубашке виднелся красноватый мазок, который мог появиться от вина, губной помады или крови — в зависимости от предубеждений наблюдателя. Уэйн плюхнулся на кожаное сиденье так, что рессоры закачались.
— Вези меня, мой хороший, — игриво сказал Брюс. — В клуб.
Альфред все понял и потому промолчал. Настоящий Брюс Уэйн — если предположить, что настоящий Брюс Уэйн существовал — исчез, на его месте теперь был безответственный подвыпивший плейбой. Дворецкий нажал кнопку, чтобы поднять перегородку из дымчатого стекла, потом другую — включить обогрев. Возможно, сорок пять минут езды в теплой машине сделают то, чего не удалось добиться разумными доводами. Но нет — на приборной доске замигало несколько лампочек — это Брюс подключился к компьютеру и снова занялся анализом данных.
Ворота с фотоэлементами распахнулись, выпуская лимузин из поместья, и снова захлопнулись за ними. Альфред вел машину по темной, пустынной сельской дороге по направлению к янтарному зареву, никогда не исчезавшему над ночным Готамом. Не прошло и часа, как он пристроил громоздкий автомобиль возле административного небоскреба, с виду темного и безжизненного.
Клуб Брюса Уэйна находился на самом верху башни и представлял собой причудливый сплав антиквариата с модерном, подтверждающий правило: истинно ценное не вступает в противоречие друг с другом. То же самое можно было сказать и о мужчинах, сидевших в кондиционированном уюте перед камином.
Став членом клуба, вы оказывались как бы вне времени.
И тут вошел Брюс: багрое с помощью аутотренинга лицо, неприлично громкий голос, немного неразборчивая речь.
— Ну как вы тут без меня, черт возьми? — грубовато обратился он к ближайшему из присутствующих, обняв того за плечи и уронив его стакан с дорогим виски на не менее дорогой персидский ковер.
Жертва, седовласый бизнесмен, чьи компании продавали сталь на пять континентов из семи, был образцом хороших манер и выдержки. Выражение его лица было холодным, словно межзвездное пространство. «Я занят, Брюс.
Поиграй в свои игрушки где-нибудь в другом месте, будь любезен».
— Не с той ноги встал, а? — спросил Уэйн, до конца играя роль плохого мальчика. Он засек еще пару коллег отца по бизнесу, погруженных в беседу возле зеркальной стены, и рванулся к ним через зал, толкая присутствующих с тщательно рассчитанной грубостью.
— Кого я вижу! — раскрыл он объятия, при этом слегка плеснув коньяком в лицо собеседнику. — Нет места лучше дома — особенно когда мы здесь, а все остальные там…
— Мистер Уэйн? — дворецкий — не Альфред, разумеется, — появился рядом с ним. Он положил одну руку Брюсу на плечо, другой обхватил его за талию.
— Вас к телефону. Если вам угодно будет пройти со мной…
Брюс покорно опустил руки и позволил отвести себя в темный дверной проем. Миссия закончена. Все внимание клуба было приковано к нему.
Несколько часов старая гвардия будет обмениваться отечески заботливыми вопросами: Что нам делать с сыном Тома Уэйна? А еще пару часов спустя Брюс может твердо рассчитывать на звонок от Гарри.
Но, как оказалось, ждать не пришлось вовсе. Дверь за ним закрылась, и Брюс оказался в одном из кабинетов лицом к лицу с негодующим Гарри Маттесоном. Холодок неприязни пробежал по спине Брюса Уэйна в то время, как его сознание раздваивалось между актером, которому предстояло играть сцену, и холодно-рассудительным Бэтмэном, который отныне будет наблюдать за Гарри новыми глазами.
— Ну, что на этот раз, Брюс — алкоголь, разгульная жизнь или безнравственная комбинация того и другого?
Актер уронил голову.
— Посмотри на себя. Ты позоришь имя отца. Что с тобой случилось?
Когда, наконец, ты возьмешься за ум и сделаешь что-то своими руками?
Что-то стоящее?
Человек помоложе плакал пьяными слезами; человек постарше его распекал. Оба выглядели вполне искренними. Бэтмэн смотрел на все это со стороны в поисках подтверждения того, что они оба, по сути, актерствовали.
Убедительных доказательств не было. В конце концов, Гарри Маттесон мог быть Связным и одновременно глубоко расстраиваться по поводу дурного поведения сына своего покойного друга; эти роли не были взаимоисключающими. Бэтмэн начал подыскивать слова для речи, которая заставит две ипостаси Гарри вступить в конфликт.
— Вы не мой отец! — заорал Брюс. — Перестаньте разговаривать со мной, как с сыном, которого у вас никогда не было. Вы хотите забрать свой бизнес с собой в могилу — как все папаши. Как мой папаша, — это игра, торопливо произнес внутренний голос, успокаивая ту часть его личности, которая постоянно чувствовала боль утраты. — Если бы я был вашим сыном, вы научили бы меня всему, что знаете? Раскрыли бы вы мне все ваши секреты, все тайные дела, которые возвели вас на вершину?
Актер ждал; Бэтмэн наблюдал.
Гарри открыл рот и снова закрыл. Он поставил стакан на полированный стол и затушил сигару в хрустальной пепельнице. «Научить тебя? Тебя?
Никогда», — он сжал губы в бледную полоску, проглотив слова, которые Бэтмэну так хотелось услышать. Затем вышел из комнаты, хлопнув дверью.
На мгновение, оставшись совсем один, Брюс Уэйн сбросил все свои маски и глубоко вздохнул, снимая напряжение. Он получил всю информацию, какую был способен выудить. Каждая реакция Гарри, каждое слово запечатлелось в его мозгу яснее, чем на фотографии или видеопленке. Позже, после тщательного анализа, он найдет ответ.
Оставаться не было смысла. Внезапный уход Гарри освободил его от необходимости объяснять свой собственный уход. Брюс Уэйн покинул клуб меньше чем через четверть часа после того, как пришел туда.
— Поехали домой, Альфред, — сказал он, усаживаясь на заднее сиденье лимузина.
— Вы узнали, что хотели? Гарри Маттесон и правда тот человек?
Связной?
Брюс развязал черный галстук и ослабил тиски крахмального воротничка.
Альфред тронулся с места, и он откинулся на мягкую спинку сиденья. «Не знаю. Не могу сказать — а ведь это уже о чем-то говорит, верно? Человек, которого я знал всю жизнь — и не могу сказать точно, кто он такой».
— Да, сэр. Это говорит о многом.
ВОСЕМЬ
Незадолго до рассвета, испугав и дезориентировав, Женщину-кошку разбудили крики петухов. Она уставилась на незнакомые очертания предметов, потом, стряхнув с себя сон, недоверчиво помотала головой. Прошлой ночью, заметив курятник, она отвергла его, как неподходящее для ночлега место, и тут же позабыла о нем. Для нее петушиные крики были неотделимы от городского шума. Возможно, это и странно, но все дело в том, что в Ист Энде процветало такое запрещенное законом развлечение, как петушиные бои, и многие жители держали цветастых тварей в клетках на пожарных лестницах, затрудняя тем самым столь удобный для нее вертикальный способ передвижения. Она и думать забыла, что существует более естественное местопребывание петухов — курятник.
Возможно, она просто засиделась в городе. Еще раз тряхнув головой, Селина стянула с себя костюм. Ее одежда, оставленная на ночь в сумке, была холодной и сырой. Когда девушка, переодевшись, выбралась из сарая, ее колотила крупная дрожь. В монастыре уже светилось множество окон; монашки — ранние пташки, но сейчас они были заняты молитвой, и вряд ли кто из них мог увидеть одинокую женщину, шагавшую под мелким дождиком и перелезавшую через ворота.
К тому времени, как Селина добралась до станции, она была насквозь мокрая и смирная, как те петухи.
