При упоминании девелопера Аллочка покраснела. Историю своего появления в офисе Кныша она вела действительно от Игоря Михайловича. Он первым приметил эффектную стройную брюнетку и пригласил не секретарем, а начальником отдела продаж. Там ее и перехватил будущий сенатор. В то славное время Александр Кныш еще трудился в Министерстве строительства. Аллочка не успела и недели проработать у Поклонского, как ее карьера сделала очередной крутой виток, и она переместилась сперва в министерский муравейник, затем в светлый сенатский кабинет на Дмитровке.
— Он мне вовсе не друг! — проворчала Алла. — И все же мне кризис не нравится. Слово какое-то… корявое, — подыскала она подходящее слово и поморщилась.
— Естественно. Не просто корявое, а зубодробительное, — поддержал сенатор. — Как будто зажали олигархам одно место в дверной косяк и ну бронированной дверью давить. Кррррии-иии-зззззззиии-иии- иисссссссс! Особенно мне нравится это «ссссс». Знаешь, что это? — таинственно понизил голос сенатор.
— Не-е-ет, — тоже вполголоса протянула секретарь.
— Это в конце они все в штаны наделали. Слышишь? Ха-ха-ха! — не стесняясь девушки, наслаждался своими фонетическими исследованиями Кныш.
— А вас кризис не коснулся разве? — дерзко вскинула голову Аллочка.
— Меня? А что ему будет-то? — в третьем лице ответил ловкий политик. — Я, Аллочка, как народ. Им тяжело? И я пояс затягиваю. Мы же здесь для чего? Вершить закон. Защищать простого человека. Не согласна? — Кныш вдруг стал очень серьезным и уперся в Аллу своим стальным взглядом серых бесцветных глаз.
В обычное время их можно было считать красивыми. Но в такие минуты откровенных бесед они становились пуленепробиваемыми. Не было человека, который мог бы выдержать их таинственный пугающий блеск. Как ни один человек не в состоянии долго смотреть в ствол пистолета.
— Я с вами всегда и во всем согласна, — почти шепотом произнесла девушка, опустив длинные ресницы.
— Вот и славно. Когда мы едины с нашим народом, нас никто не победит. Никогда. Запомни. Что там у нас, кстати, с приемом населения? — поинтересовался политик.
Он ввел жесткое правило — вести прием людей раз в неделю. В противоположность многим другим коллегам-политикам, он его выдерживал. И решал реальные проблемы простых граждан. Поэтому все основания опасаться за свое теплое место у него имелись. Народных любимцев власть не привечала. Слишком невыгодно выглядели остальные. Осознавая это, Кныш не пиарился и сильно не выпячивал свои достижения. Но людская молва, как известно, не знает преград и давно уже окрестила его «честным политиком».
— Записано двадцать семь человек. В основном по вопросам строительства жилья. Но есть еще звонок от какого-то Павлова Артемия.
— Артемия? — удивился странному имени сенатор.
— Он так назвался. Сказал, что адвокат, — пояснила девушка.
— Понятно. Что ему нужно? — задумчиво переспросил Кныш.
— Та же тема. Они только по этим вопросам к вам и идут. Вон, к нашим соседям все больше артисты, певцы известные идут. А мы все сопли подтираем обманутых бомжей, — покривилась Аллочка.
— Наши соседи — это комитет по культуре. Их дело развлекать. У нас задача другая. Больше чтоб не было таких разговоров, — строго отрезал сенатор, — примем всех. Адвоката этого первым.
Система
День прошел строго по плану: избавившись от необходимости смотреть в глаза Ковтуну, Артем приехал к сенатору Кнышу, и они внимательно, пункт за пунктом просмотрели все новые документы, касающиеся обманутых дольщиков, и признали, что все не так хорошо, как хотелось бы. Многие уже встали на учет в префектурах — мгновенно, а кое-кому дали жилье, но процесс тут же затормозился.
— На местах так оно и будет, — обреченно махнул рукой сенатор. — Приближенным к власти что-то еще компенсируют, а остальным…
— И на кого можно надавить? — поинтересовался Артем.
Кныш почесал переносицу.
— Тут наскоком не возьмешь. И не такие благие пожелания в Сенате топили… Нам с тобой, Артем, Систему создавать надо так, чтобы никто от исполнения отвертеться не мог.
Все опять упиралось в закон, точнее, в недостаток правовых норм. Россия снова пошла непроторенным путем, просто потому, что таких масштабов мошенничества с жильем не переживал, кроме нас, никто. Соответственно никто не был вынужден лечить такие масштабные социальные раны.
Многое упиралось и в банальную правовую неграмотность. Главная беда была в том, что дольщики, совершая многотысячные сделки, экономили на элементарном юридическом сопровождении! И ладно бы, пожалели штуку баксов на хорошего адвоката; многие не удосужились даже получить простейшую юридическую консультацию ценой в пятьсот рублей! Результат: обманщик прав, а обманутому попросту нечем крыть — он ведь сам весь этот юридический ужас подписывал, за руку не тянули…
Выйдя от Кныша, Артем снова попытался дозвониться до Звездной, но девушка или потеряла телефон, или, говоря по-простому, «обрубила хвосты». И, как обычно в последнее время, Артем снова задержался в офисе и приехал домой уже в полной темноте. Принял душ, легко поужинал и сел читать отца. «Право на жилье» — так назывался целый раздел, написанный почему-то зелеными чернилами.
Стиль этого раздела несколько отличался от первых заметок. Он более походил на эссе — видимо, отец искал подходящий стиль для восприятия потенциальным читателем его рассуждений. А возможно, просто выбрал удобную манеру.
«…В эпоху строительного бума, а значит, и неизбежного надувания финансового пузыря, недвижимость стала самым выгодным вложением, — фиксировал очевидное папа, — но, как и положено любой финансовой пирамиде, она зашаталась и рухнула…»
Артем, соглашаясь, кивнул. Странным образом, строительные бумы чаще всех остальных кончались как раз большим обрушением финансовых планов инвесторов. Классическим стал пример американского тропического чуда Майами, штат Флорида. Именно здесь, на уникальной косе, в начале двадцатых годов затеял гигантское строительство Карл Грэхам Фишер. Сто миль узкой полосы между океаном и заливом постепенно превращались в удивительный курорт. На память о жизни и деятельности великого архитектора самый красивый остров назван Фишер Айленд…
«А кончилось лопнувшим финансовым пузырем…» — цокнул языком Артем и снова углубился в текст.
«На обломках кое-как удержались продажные чиновники, выдавшие подряды, разрешения и лицензии. Вокруг разбросало девелоперов, которым, кроме авторучки и табуретки, из которых состояло большинство их контор, терять было нечего. А разбором обломков рухнувшей пирамиды не спеша занимаются малочисленные строители, у которых еще остаются средства и стройматериалы. И всем уже ясно: построенного жилья не хватит даже на сотую часть вложившихся в него граждан…»
Артем покачал головой: так оно и бывает.
«Видимо, недаром слова «жилье» и «жулье» так хорошо рифмуются в нашем языке, — съязвил отец. — ЖИЛЬЕ — ЖУЛЬЕ. Всего одна буква отделяет липкоруких мошенников от конституционного права…»
— Все так, папа, — согласился Артем.
«Почему это стало возможным? Как столь важную отрасль заняли люди без образования, биографии и знаний?» — ставил отец жирный вопрос и сам же на него отвечал — страница за страницей.
Старый закаленный дипломат остро переживал разорение граждан, а главное, он как предчувствовал все то, что будет происходить с его сыном. Выводы, которые Артем еще не успел сделать, его отец вывел четко и ясно. Он даже обозначил тех, кто, по его мнению, был повинен в разразившейся жилищной катастрофе, и, увы, снова зашифровал их рядами ничего не говорящих непосвященному букв. И только
