человек — не помеха. А что случись? Тут даже и не позвонить — связи нет никакой. Да и места эти я более-менее знаю.
Тут Миша если и лукавил, так самую малость — местность он и в самом деле знал. Здешнюю. Ту, которая была в тринадцатом веке. Впрочем, с тех пор здесь мало что изменилось.
– Ладно, черт с тобой, — опер кивнул. — Давай, Сережа, с Богом.
– И вам удачи! — сержант быстро побежал вниз, к лодке.
– На турбазе там кого-нибудь помочь попроси… Думаю, не откажут.
Прогрохотав берцами по мосткам, милиционер спрыгнул в лодку и шустро погреб к базе.
– Пора и нам, — убрав карту в карман, Веселый Ганс поднялся со ступенек.
Миша тряхнул головой — пора.
Лесную дорожку долго искать не пришлось, приятели просто прошлись вдоль заброшенной деревни, мимо покосившись, с пустыми глазницами окон, изб — так к дороге и вышли.
– Смотри-ка, когда-то и клуб тут был, — опер кивнул на приземистое, с деревянным портиком, здание. — Танцы-шманцы, кино….
– Да, кипела когда-то жизнь, — невесело усмехнулся Миша. — Вон, и столбы остались — электричество… радио, телефон.
– Телевизоры…
– Не, думаю, до телевизоров эта деревня не дожила. Наверное, уже к семидесятым в ней никого не было… Тут много таких селищ.
– Все перестройка…
– Нет, перестройка тут ни при чем. Говорю ж тебе — семидесятые. Сначала Хрущев — агрогорода — в поселки крестьян сгоняли, на центральные усадьбы, потом — Брежнев — «указ о бесперспективных деревнях». Так вот и сгубили.
– Гады!
– Не совсем. Тут объективный процесс — урбанизация называется. Думаешь, легко в деревне жить? Тут не город, все время вкалывать нужно, это кроме колхоза: дрова, огороды, скот… А когда еще клуб закрывают, да школу… да детского садика нет… Ну, куда людям деваться?
– Конечно, в город.
– Вот и я о том. Заводы работали, жилье строили — чего не жить?
Так, за разговором, и не заметили, как прошли километра три, и резко остановились, увидев за деревьями свинцовый блеск озера. Озеро, лес, заросшая пожухлой осенней травою дорога, больше напоминавшая просеку. И тишина кругом, только дятел неутомимо стучит да где-то далеко — но слышно — кукует кукушка. И никого.
Михаил почесал затылок:
– Да где же они все есть-то? И где грунтовка?
– Погоди… — Василий развернул карту. — Ага… Это не то озеро. Это — Гагарье. Еще и полпути не прошли.
Возвращенец из прошлого — так он теперь сам себя называл — внимательно осмотрелся вокруг… показалось вдруг, что желтые кусты, что у самой воды, чуть шевельнулись. А ветра, между прочим, не было.
– Слышь, Вася… — Михаил понизил голос до шепота. — Кажется, там, у озера, кто-то есть. Ну, такое ощущение — будто смотрит кто.
– Ага. — Опер прищурился. — Точно. Прячется за кустом какой-то черт. Причем — не очень-то и умело прячется. А зачем доброму человеку скрываться?
– Думаешь — бандит?
– Все может быть… Притомились, выставили часового. Как бы знак не подал, — Веселый Ганс задумчиво поджал губы. — Вот что, будем себя вести, как будто мы обычные рыбаки… пришли вот, к озеру, что в этом подозрительного? Сейчас ближе подойдем, взглянем… Эх, мы в такие шагали дали, что не очень-то и дойдешь!
Миша подхватил и, гнусаво коверкая песню, оба свернули к озерку. Подошли к самой воде, умылись…
– Не, сетки лучше не здесь ставить, — подмигнув, громко заявил Василий. — Лучше — там! Пойду-ка, посмотрю дно.
Сказал — и быстро пошел к кустам.
Оп-па! Дернулись ветки… И выскочил из кустов… босоногий пацан… бросился бежать, да неудачно, споткнулся…
Тут его опер и схватил за руку, да и Михаил подбежал.
– Ты что ж это, парень, от добрых людей бегаешь?
Мокрый мальчишка дернулся, затравленно сверкая светлыми из-под соломенных спутанных волос глазами…
– Ты кто такой, парень? Ну, отвечай!
– Трофиме язм… — испуганно отозвался парнишка. — Новгородции мы…
Миша вздрогнул:
– Трофим? Новгородец?
И тут же вспомнился Федоровский вымол, «водяники», пропавшие с усадьбы тысяцкого Якуна отроки — Трофим и Якся.
– Трофим… Не на тысяцкого усадьбе живаху?
– Там… Господи… А я ж тебя вспомнил, мил человече! Ты — Мисаил? — Парнишка не менее удивленно хлопнул ресницами. — Мисаиле… На усадьбе жил. Молодого Сбыслава Якунович — друже… Господи… Или ты — оборотень? Чур меня, чур…
Высвободив правую руку, Трофим истово закрестился:
– Сгинь, сгинь, пропади!
– Да не мертвяк я, — как можно шире улыбнулся Миша. — Живой. Потрогай вот руку — теплая.
Отрок осторожно дотронулся до протянутой ладони — так пробуют раскаленную сковородку или утюг…
– Теплая…
– Ну! Поверил теперь?
– Мисаил…
– Что, закомый? — вступил в разговор опер. — Надеюсь, никуда теперь не побежит, держать не нужно?
Миша кивнул:
– Не нужно.
И, снова повернувшись к подростку, спросил:
– А ты-то как здесь оказался, парень?
– От лиходеев убег, — подросток снова перекрестился. — Связали поутру слабо… я озеро за деревьями увидал — и деру. Плаваю-то хорошо, а лиходеи за мной не бросились, побоялись, стрелы только метали, ну да Господь упас. А вот братца моего, Яксю… убили… Царствие ему небесное!
Мальчишка снова перекрестился.
– Странный у тебя знакомый, — хмыкнул Веселый Ганс. — Сектант, поди, какой?
– Ну да, адвентист седьмого дня.
– Да-а-а… — опер покачал головой. — Смотри, мокрющий-то какой… и босиком! Не заболел бы… Может, коньячка ему дать?
Михаил встрепенулся:
– А есть?
– Да найдется…
Опер быстро достал из-за пазухи плоскую металлическую фляжку и, открутив колпачок, протянул ее отроку:
– Пей! Да смотри, все не выпей, только пару глотков.
