Крушение лабиринта

Тессию не забыть картин, какие повидал он при восхождении. Сейчас они как будто все сразу пред глазами его – столь это яркое новое! Они как будто заворожили Тессия, эти неправдоподобно широкие горизонты, каких не видывал никогда он раньше; эти величественные террасы Престола, вздымающиеся над головокружительными пропастями его…

Налюбовавшись далью земли и моря, Тессий запрокидывает голову вверх. И взгляд его улетает в темно-синее небо, вонзается в едва не черную глубину зенита… Такое небо высот! Оно безмерно и оно завораживает – глубокое и безумно яркое. И пустое. И только крохотная белая точка перемещается там, в его покойно-яростной глубине.

Чайка? Не может быть! Они не залетают так высоко.

И Тессий, до хруста в позвонках задрав голову и руки составив рупором, кричит:

– Селий!

Мгновение – и яркий лоскуток начинает стремительно увеличиваться в размерах. Как если бы подстрелили птицу и она падает, сложив крылья.

И лишь почти у самой поверхности широкой террасы Селий останавливает неуправляемое падение. И опускается подле Тессия непринужденно и плавно, и вычертив при этом замысловатый вираж.

Глаза летучего бога сияют, как его бездна.

– А я ведь знал: когда-нибудь ты меня окликнешь с этих уступов, Тессий! – говорит он вместо приветствия. – Героев тянет созерцать Игры; новорожденные отыскивают портал, который ведет на Круг; молодые боги – вот точно также не могут устоять пред очарованием круч Престола! И это все без подсказки, Тессий. Потому что это что-то в крови!

– Один из Основных входов располагается где-то здесь, – продолжает Селий. – Но будь оно и не так – не меньше б он манил нас, наш седовласый красавец! Возможно, именно потому нас и называют вышние. Ведь вот что отличает бога от простых смертных: если ты видишь, что существует более высоко расположенная земля, – рождается неотступное чаяние стоять на ней!

Их волосы и полы плащей развевает ветер. И боги улыбаются друг другу и этому простору, что вокруг них.

Его полет опьянил его, кажется, не хуже вина! Вот интересно: всякое ли Искусство способно оказать на обладателя его подобное действие? Наверное – так и есть! И даже это сильней и глубже, чем может сделать вино. По-настоящему ты только тогда и бог, когда ты отдаешься занятию своему, любимому и чудесному. Блаженство и одновременно ясность сознания! Могущество мастерства… А я вот пока далек от совершенства зрелого бога. Я даже еще не понял, что именно должно представлять собой Искусство мое.

– Коварно это желание, – откликается, наконец, Тессий. – Я понял это, когда заметил, что восходящий путь представляет собой ступени. Пока взбираешься вверх, все время изменяется представление о том, сколько их еще до вершины. Ведь каждая ступень содержит иллюзию. Пока преодолеваешь отвесную ее часть, мерещится почему-то, что над головой уже только небо. А перевалил на террасу – видишь: нет, очередная стена отделяет тебя от оснеженного пика. И сердце повторяет ошибку, нянчит не основанное ни на чем чаяние: теперь тебе представляется последней вот эта, следующая ступень!

И Тессий прибавляет, чуть тише:

– Не знаю даже, хорошо это или плохо. Разочарованья болезненны, и однако… хватило ли б запала карабкаться, если бы каждый раз не стучало сердце: сейчас!.. Вот еще немного!.. Сейчас!..

Летучий со вниманием слушает своего друга.

И Селий понимает его, как это можно прочесть по изменениям выражения глаз Летучего и улыбке. Да, понимает и несмотря на то, что Селию самому не приходится никуда карабкаться – в силу особенности его Искусства. По крайней мере – в непосредственном смысле слова.

– Ты говоришь, – продолжает, между тем, Тессий, – такое восхождение влечет любого из нас? Скажи мне, почему же тогда я никого не встретил на сих террасах? Великие места! Незабываемый путь… и, однако, все это время я оставался с Престолом – наедине.

– Здесь можно только бывать, – отвечает летучий бог. – Краса высот несравненна, но она не отделима от холода. И чем высота блистательнее, тем ледяное ее дыханье более сказывается. Все расширяются горизонты, и облака остались внизу, и, наконец, вот она – кристальная конечная ясность, которой так алчет ум! Но здесь-то и обнаруживается, что сердце просит еще тепла. А непосредственно около самых высоких пиков не достает уже даже и просто воздуха для дыхания. Приходится возвращаться.

– Мы почитаем высоты прекраснейшими местами, – завершает тираду Селий, – но обосновываемся, как правило, на склонах Неприступного плоскогорья или где-нибудь в недоступных бухтах… Люди, которые поклоняются нам, – они верят, что боги обитают на уступах Престола. Что же, душой мы здесь…

Летучий ненадолго мрачнеет, но затем его лицо просветляется. И, более того, Тессий видит: в глаза его собеседника возвращается, почти, прежний блеск.

– Но существуют и исключения! Знаешь, где мы сейчас? Я припомнил, – и Селий ведет рукою, – ведь это все владенья Элейны. Носительницы, быть может, наиболее своенравного из Искусств! Она-то не противоречит себе…

– Мне кажется, – прерывает внезапно Тессий, приподнимая руку, – журчит родник! Звонкий… Почему же я сейчас только его услышал? Как раньше он укрывался от моего слуха, этот ручей… или, лучше сказать, поток?

И Тессий озирается вокруг с изумлением и даже некоторой тревогой.

Терраса, на которой они стоят, широка. И даже можно сказать, что она представляет собой небольшое плато. Между камнями скопилось довольно-таки значительное количество воды. И там и здесь можно видеть отблескивающую поверхность, подрагивающую под ветром. Наверное, сюда сбегают ручьи, когда на более высоких уступах солнечные лучи плавят снег.

Мгновения назад это были лужи, разбросанные повсюду, и даже маленькие озера, никак меж собой не