Крушение лабиринта

Какое-то время Тессий не в состоянии даже просто осмыслить, что именно сказал ему царь. Затем… затем уже ему становится тяжело дышать и взор Тессия вспыхивает безумием!

– Значит, – чуть только не рычит бог, делая к Таурию напряженный шаг, – ты все рассчитал заранее? Ты запланировал смерть моего отца?! Ты хладнокровно его принес в жертву государственным интересам? …или – лучше будет сказать – интересам того порядка, при котором жертвы приносят нам? Так умри!

И руки Тессия сами собой подхватывают болтающийся в волнах заостренный обломок. Осколок весла, наверное. И вскидываются над головой… и Тессий бросается на царя, поднимая фонтаном брызги.

Таурий наблюдает приближение нападающего спокойно, не двигаясь со своего места. Хотя это случайное оружие в руках разъяренного бога вполне способно причинить смерть.

До Таурия остается лишь несколько шагов… и Тессий вдруг замирает и складывается напополам – так, как если бы он внезапно получил сильный удар в живот.

И валится Тессий на бок в откатывающуюся волну. Обломок весла вонзается в песок у ног Таурия.

Царь даже не шелохнулся, пока происходило все это.

– Я мог бы утопить тебя здесь, – произносит он. Негромко, совершенно без гнева. – Но этого я не сделаю, потому что бога в тебе поболее, все-таки, нежели человека. А это значит – ты нужен Острову. Возможно, ты заменишь ему стратега… когда-нибудь. Конечно, если ты сумеешь направить верно этакую вот прыть, которую показал сейчас.

– Итак, – продолжает царь, – ты желаешь меня убить? Ну что же, тебе потребуется для этого овладеть Искусством. И – очень хорошо овладеть, бог Тессий!.. Пока же ты передо мной червь, и недостоин желаемого тобой смертельного поединка.

– Знаю…

И боль, и кружащие теченья прибрежных волн мешают подняться на ноги. И Тессий смотрит на царя снизу вверх, барахтаясь. И он хрипит в потерянной и бессильной ярости:

– …знаю, чего ты хочешь! Ведь овладевший Искусством обретает покой. Пустыми звуками делаются для такого слова: ненависть, жажда мести… То есть: не обладая Искусством я не смогу отомстить тебе, овладев же – не захочу. Так, Таурий?

– Но вот я клянусь тебе! – восклицает Тессий, поднявшись, наконец, в рост. – Клянусь не иметь покоя, покуда не увижу на своих руках – твоей крови! Произношу эту клятву – и будь мне, мертвый отец, свидетель!

Сказав, бог поворачивается и идет прочь, не оглядываясь, вдоль ярящейся полосы пены…

– И снова ты поспешил, – произносит царь, тихо, словно бы самому себе. – Ты связываешь себя клятвой, но и на этот раз – тывсего не знаешь.

НЕСЛЫШИМЫЕ СЛОВА

Вздрагивает огонь факела, высвечивая неровный свод, уходящий вниз. Медленно, придерживаясь рукой о стену, спускается по ступеням Сандрий. Он следует по извилистому и долгому нисходящему коридору… покуда тот не обрывается входом в зал, несоразмерно огромный.

Пространство этого зала залито светом солнца.

Это невероятно: чистейшее полуденное сияние – на такой глубине!

И это вызывает учащение ударов сердца у бога Сандрия, хотя он видел подобное несчетное число раз: лучи, скрывающиеся в бездне.

Гигантское и пустое это пространство располагается много ниже уровня моря. Бесчисленные замысловатые нисходящие переходы ведут к нему. И тем не менее случаются каждый день часы, в которые не ослабевшее и нерассеянное сиянье солнца посещает каверну. Причиною сего могучие извитые жилы прозрачного минерала, напоминающего алмаз, которые пронизали ее свод.

Обилие и расположение выходов световодного камня таковы, что можно предполагать ветвление. Как если бы то были срезы корней, отходящих от единственного ствола. Вершина же исполинского этого сокрытого древа, видимо, находится высоко в горах. И там горит ее скол, никому не ведомый, – там тайно соприкасается стеклянная сердцевина с воздухом и лучами не знающего туч солнца.

Так это представляет себе все Сандрий. Он в это верит. Весь долгий жизненный опыт бога свидетельствует ему, что высота и Глубины – соприкасаются.

В огромной этой каверне нет теней у предметов. И это не удивительно, потому что едва ли может родиться тень при таком количестве ипостасей солнца.

С какою-то почти что опаской пересекает старик остановленное пространство, гулкое, и оно подобно внутренности святилища нет от сего мира. Он держит факел в руке, по-прежнему, но слабого языка пламени не видать вовсе в идущих отовсюду огромной мощи лучах.

И кажется, что в старческой иссохшей руке с угрозою взнесен жезл.

Движенья Сандрия скованны; он словно бы остерегается потеряться посреди ровной, как городская площадь, и пристальнейшим образом освещенной пространной плоскости. Окольным сложным путем старик огибает раковину гигантского белемнита, выглядывающую из пола наклонным конусом. За ней уж близко противоположная стена зала; и ниша в этой стене, напоминающая формой воронку. В ее приветливый сумрак стремится бог, с облегчением оставляя однообразный свет, не ведающий теней.

Здесь постепенно становится виден вновь огонь факела его.

И перед стариком снова спуск. Теперь уже широкий и плавный, развертывающийся степенно во глубину подобием винтовой лестницы.

Ее ступени огромны – по нескольку шагов длиной каждая. Их форма не особенно правильна. Скорее это даже не лестница, а как бы некая вереница нисходящих площадок. Продольный срез показал бы: площадки эти закручиваются в спираль, образуя – в центре – колонну невообразимого радиуса. Сей каменный сердечник превзошел бы величиною площади своего торца, надо думать, даже и освещенный зал, что над