Пожав плечами, Лешка вылез из коляски и протиснулся в калитку вслед за девушкой. Они оказались в обширном саду с оливковыми деревьями, грушами, яблонями, виноградом и еще какими-то деревьями и цветами. По неширокой аллейке, указывая дорогу, шагал привратник — лысый темноглазый старик, судя по гладкому подбородку и тоненькому голосу — евнух.
— Сюда, госпожа! — пропищал он, подойдя к опоясывающей обширный особняк галерее.
— Я заплачу чуть позже, — Ксанфия нервно закусила губу.
Старик поклонился:
— О, не стоит и беспокоиться. Проходите.
Влюбленные — наверное, уже можно было их так называть — оказались в полутемной гостиной и по узкой лестнице поднялись на второй этаж, в комнату, довольно обширную и темную… Лешка вдруг отпрянул, сбоку явно кто-то стоял!
— Не бойся! — расхохоталась Ксанфия. — Это всего лишь статуя. Их здесь много!
Статуй здесь действительно хватало, похоже, что мраморных, размером с человеческий рост, раскрашенных, голых… Ну, какие же статуи в одежде?
— Это настоящие, греческие, — отворив широкие ставни, девушка улыбнулась. — Недешевые, между прочим…
За окном, во дворе, что-то журчало. Лешка не поленился, подошел, выглянул, увидев внизу бьющий фонтан и пруд.
— Прежний владелец очень любил ловить прямо из окна золотистых карпов.
— Да-а… — юноша покачал головой. — Красиво жить не запретишь! И где теперь прежний хозяин? Не иначе — в тюрьме?
— Откуда ты знаешь?
— Так… Догадался.
Подойдя, Ксанфия обняла его сзади и поцеловала в шею. Лешка повернулся…
— На! — девушка подала ему… отрез какой-то голубоватой ткани. — Задрапируй окно… Видишь, там, наверху, есть карниз.
— Сделаю, — кивнув, Лешка проворно повесил занавесь, и в комнате сразу образовался некий приятный полумрак… навевающий вполне определенные мысли.
— Нет-нет, не поворачивайся! Я скажу — когда…
Заинтригованный, юноша пожал плечами и принялся ждать. Ожидание, впрочем, не затянулось надолго.
— Можешь повернуться, — разрешила Ксанфия. Лешка обернулся… И никого не увидел! То есть никого, кроме статуй, среди которых — он присмотрелся — были и женские — все в разноцветных париках.
— Отыщи меня! — прозвучал девичий голос. — Ну же! Юноша скользнул к статуям… Горевшие по стенам светильники еще больше сгущали полумрак… Ага, вот она, Ксанфия! Какая великолепная грудь!
— Ты! — Лешка протянул руку… и тут же отдернул, почувствовав вместо нежного тепла кожи каменный холод мрамора…
— Не угадал! Не угадал! — голос и смех звучали, казалось, повсюду. — За каждую неудачную попытку будешь снимать с себя какую-нибудь вещь. Начнем с туники]
Послушно сняв тунику, Лешка дернулся… и снова неудачно! И так, до тех пор, пока не остался совсем без одежды…
-Ну?
Юноша присмотрелся — вот эта статуя похожа, очень похожа… Нежные обводы талии, волнующая ямочка пупка, грудь с твердыми пупырышками сосков… почти как настоящая… А, впрочем, почему бы и нет?
Лешка протянул было руку… и тут же отдернул — статуя была рыжей! То есть — в рыжем парике…
— Ха-ха-ха!
Засмеявшись, статуя сбросила парик и, сойдя с постамента, бросилась в объятия юноши, жарко целуя его в уста:
— Люби меня, Лекса, люби… Как Орфей любил Эвридику, как прекрасную Елену Парис.
Лешка прижал к себе девушку, погладил по спине, ниже…
— Там… — томно вздохнула та. — Там есть ложе… Неси меня!
Ложе оказалось большим, мягким, застеленным нежно-зеленым шелковым покрывалом… на котором так пленительно, так маняще и так зовуще смотрелось стройное бронзовое от загара девичье тело.
Юноша медленно опустился рядом, поцеловал деву в пупок, в твердые соски грудей, обнял…
Ксанфия выгнулась, застонала, прикрывая глаза…
А потом они еще бегали между статуй, ловили друг друга и снова любили, так, что казалось, это чудо, эта волшебная сказка не кончится никогда. Ну и не надо, чтоб кончалась!
Впрочем, кое-кто, оказывается, думал иначе!
Снаружи, со двора, вдруг донесся громкий озлобленный вопль, похожий на крик рассерженного осла.
Любовники, не сговариваясь, подбежали к окну.
— Где она? Где? Отвечай, старикашка! — распаляясь, кричал краснорожий здоровяк… вполне, кстати, знакомый. — Я видел ее коляску!
— Ой! — Ксанфия испуганно прикрыла рот рукою — Это же Никифор Макрит! Но как он узнал? Неужели…
— Гадать сейчас некогда, — Лешка лихорадочно соображал, что делать. — Скорей одевайся и становись вот сюда, за дверь… Выбежишь из комнаты, когда он войдет.
— Но как?
— Увидишь.
Лешка подскочил к одной из «женских» статуй и, подтащив, положил ее на ложе. Потом сверху взгромоздил и мужскую…
По лестнице уже громыхали шаги, слышалось злое сопенье.
— А как же… как же ты? — в ужасе прошептала Ксанфия.
— Жди меня в конце улицы! Только бы, только бы все удалось…
Едва шаги громыхнули у самой двери, Лешка надрывно застонал у самого ложа:
— Ох! Ох! Ах!
— Что я слышу? — Никифор Макрит распахнул дверь резким ударом ноги. — Горе тебе, неверная! А твоего любовника я сейчас загрызу!
С этими словами он бросился на томные крики, словно разъяренный лев, и Ксанфия, пропустив его, благополучно проскользнула к лестнице.
— Ага! Полюбовнички!
Никифор с размаху пнул «мужчину» ногой в бок… И, заорав от нестерпимой боли, запрыгал на одной ноге!
Лешке едва удалось сдержать хохот.
Впрочем, Никифор, хоть и был явно озлобленным, но пришел в себя быстро — живо сообразив, кто сейчас лежал перед ним на ложе.
— Ах, вы издеваться? Ну, сейчас кому-то мало не покажется, клянусь святым Георгием!
Он тут принялся бегать по всей комнате, словно бешеная собака, орать, заглядывать во все щели, заглянул и под ложе, и за полки, за статую, расчихался даже…
— Ну и пылища…
И подошел к окну, подышать. Наклонился…
Застывший в углу обнаженной греческой статуей Лешка, прыгнув, дернул здоровяка за ноги… В пруду послышался всплеск и дикие разъяренные вопли.
Засмеявшись, Лешка схватил в охапку одежду и ветром бросился прочь. Вылетев из калитки, миновал арку…
Как и договаривались, Ксанфия ждала его в коляске в самом конце улицы.
