Старик обошел могилу, наклонился и поправил съехавшие от дождя набок венки. Посмотрел на табличку и, шевеля губами, прочитал шепотом:
– Алена Игоревна Сабурова… – Поднял выцветшие глаза на мужчину: – Жинка?
Игорь Петрович молча кивнул.
– Да-а-а, – выдохнул сторож, – что деется-то! Молодые уходють, а нам, старикам, никак Господь не дает упокоения с миром. Видать, грехов много… Прости Господи, мою душу грешную.
Он быстро мелко перекрестился и мотнул головой в сторону кладбищенских ворот:
– Вот и вас греховная жизнь да суета от себя не отпускают. Всю ночь машины у ворот простояли. А сейчас, к утру, еще подъехали. И все ждут вас.
Игорь Петрович проследил за жестом сторожа, увидел блеснувшую под утренним солнцем крышу машины, поджал губы и решительно двинулся к ней.
Преодолел несколько сотен метров и опешил: машин было две, а подъезжала еще одна.
– Игорь Петрович! – выскочил из первой машины его собственный водитель.
– Игорь Петрович? – негромко обозначили свое присутствие оставшиеся в живых ученики и преемники Свирина.
– Здравствуйте, Игорь Петрович, – открыл дверцу только что подъехавшей машины адвокат. – Ну что, вы готовы обсудить ваши дела?
Он выглядел таким собранным и решительным, словно приехал не на кладбище, а в суд – работать.
– Мои дела? – скорбно поморщился вдовец и бывший мэр. – О чем вы говорите? У меня отняли все…
– Нет, не все, – оборвал его Павлов. – Алена Игоревна намеревалась завершить усыновление, ну, и весь ее бизнес… все-таки вы муж.
– Вдовец, – поправил его Лущенко.
– Вдовец, – с некоторым усилием заставил себя согласиться Павлов. – Вы правы, так будет точнее. И если говорить о наследстве…
Но Лущенко уже не слушал адвоката – он думал о Леночке. Теперь лишь эта детдомовская девочка соединяла его с ушедшей в лучший мир Аленой.
– И вы можете довести все мои дела до конца? – спросил он Павлова.
– Разумеется, – наклонил голову тот.
С повинной
Андрей Януариевич Вышинский утверждал, что лучшее доказательство – чистосердечное признание. Его научный трактат так и назывался: «Признание – мать доказательств». С тех пор и повелось в советской следственной системе: первым делом выбить признание. И пусть потом откажутся, пусть жалуются, что писали под угрозой, страхом, принуждением, без адвоката. Признание в любом случае будет служить самым важным доказательством. Причем не только для следователей и прокуроров, но и для суда. И это уже страшно! Тем не менее, сам институт чистосердечного признания существует в современной процессуальной науке и даже помогает избежать уголовной ответственности – в том случае, если человек отказался от доведения преступления до конца и заявил об этом. И даже если человек совершил особо тяжкое преступление, такое, как измена Родине или шпионаж, при чистосердечном признании он может быть полностью освобожден от ответственности.
Субботним утром в 161-е отделение милиции, что на самом краю города, вошли двое. Они долго топтались у порога, тихо переругиваясь меж собой, пока их наконец не заметил дежурный капитан:
– Эй, там! Идите сюда!
Посетители, подталкивая друг друга, приблизились, и дежурный капитан сдвинул брови. Эти двое приезжих усатых гастарбайтеров, как точно вычислил их милиционер, ему уже не нравились.
– Ну? И что хотим?
– Тауварищч капытан, – начал первый усач с явным южнороссийским певучим говором.
– Ага, товарищ! А может, вам, гражданин, кто другой товарищ? – передразнил его милиционер.
Визитеры совсем стушевались и снова затоптались на месте, что-то бубня под нос.
– Ну что?
Они уже начали раздражать дежурного. Явно пришли заявить, что какие-то неизвестные отобрали у них честно заработанные гроши. А нечего торчать без регистрации в городе! Гонять их нужно почаще, чтоб знали свои обязанности, раз приехали на заработки. Он снова насупил брови:
– Ну! Молчать будем? Заявление принесли? – попытался угадать капитан и ободряюще добавил: – Давайте, давайте! Сейчас откажем.
Мужчины подошли и действительно протянули два листа бумаги, исписанные сверху донизу мелким почерком. Капитан нехотя взял листки и глянул на часы: до смены оставалось всего двадцать пять минут. Не могли эти два пентюха прийти чуть позже! Что теперь с ними делать? Может, и впрямь что толковое написали? Он стал, с трудом разбирая слова, медленно читать заявление:
«Я, Миколай Гаврилович Дорогобуш, написав це прнзнаньня сам. Я був в памяти и сознании. Два месяцев тому назад ко мне подошел мой знакомый Петро Музыка и сказав, що можно добре заробатать. Надо только помочь добрым людям сломати ихнюю машину. Це машина була на стоянке. Мы с Петром Музыкой сделали усе як просили. Мы разумели, што люди були хозяева, так как они дали нам усе ключи и сигнализацию. Но мы все равно сховались. Штоб от греха подальше и чего не вышло. Мы поставили специальну приспосабленью под энту машину…»
