Павлов поморщился:
– Никакая это не тройка! Это как бы сокращенный судебный процесс. Обвиняемый признает себя виновным, а суд за это не слушает дело целиком.
– А зачем? – поразился Лущенко.
– Иногда дела идут годами, – развел руками Павлов, – а здесь – раз-два – и за денек все готово: и обвинение, и признание, и приговор.
Потрясенный Игорь Петрович покачал головой. Он и не представлял, что такое возможно.
– Кстати, о тройке, – улыбнулся Павлов. – Тройка может быть тоже. Если вы пожелаете. Только не та, не сталинская, – рассмеялся он, – а наша, современная. Три профессиональных судьи. И только вам выбирать – довериться одному или просить троих.
– А в чем разница? – заинтересовался мэр. – Ну… кроме количества?
– О-о-о… – покачал головой Павлов. – Количество судей имеет огромное значение. Троим сложнее договариваться. Сложнее выносить решение. Троих сложнее запугать, задавить, купить, наконец. И я бы советовал вам просить троих судей.
– М-да… – Мэр явно раздумывал.
Игорь Петрович никогда еще не выбирал судей – тем более для себя самого.
– Тогда уж надо требовать присяжных! – внезапно воодушевился он. – Пятнадцать человек, все из народа, тем более наверняка большинство за меня голосовали! А? Ну, как?
Мэр поглаживал себя по заросшему бородой лицу. Он был доволен своей выдумкой. Павлов, прося терпения и мудрости у небес, поднял глаза к потолку:
– Так! Игорь Петрович! Объясняю. На присяжных вы не имеете права.
Мэр удивленно и возмущенно пыхнул.
– Не перебивайте! Пожалуйста! – Павлов, прося, молитвенно сложил руки. – Ваше дело не может слушаться с участием присяжных заседателей. Другая у вашего дела категория…
Лущенко опешил. Такого удара судьбы он не ждал.
– И кстати, не пятнадцать, а двенадцать! Далее! – продолжил Павлов. – На предварительном судебном заседании необходимо принять два главных решения. Первое: признаваться или нет!
– Мне не в чем признаваться! – вспылил мэр.
– Значит, вам не следует соглашаться на особый порядок. Ваш интерес: требовать полных слушаний по существу.
Он сделал паузу, желая убедиться, понял клиент сказанное или нет.
– Второе: слушать дело с одним судьей, вручив ему ключи и судьбу, либо требовать назначения трех профессиональных судей. – Он улыбнулся: – Естественно, раздав каждому по кусочку мозаики. Пусть складывают.
Павлову показалось такое сравнение очень необычным и образным. Но мэр лишь недовольно морщился – от обилия новой, не нужной в обычной жизни информации, от слишком быстрого объяснения адвоката и даже от этой образности.
– Какая еще мозаика, Артемий Андреевич! – отмахнулся он. – Это для вас процесс всего лишь мозаика. А я знаю лишь одно. Я не ви-но-ват!
Павлов терпеливо слушал.
– Поэтому и выбирать мне нечего! Каждый честный судья должен меня оправдать! Ну а посему и признаваться мне, собственно, не в чем!
Мэр сжал кулак и обхватил его другой рукой, а Павлов понимающе кивнул.
В любых восточных единоборствах боец начинает выступление или бой с приветствия, которое заканчивается похожим жестом. Это означает готовность к бою и концентрацию энергии. Мэру эти секреты, видимо, тоже были знакомы.
– Что ж, будем биться… – Павлов вытянул руки перед собой, повернул их ладонями кверху и увидел, что мэр тоже понял этот жест доверия и открытости.
Формальность
Алена была готова задействовать тяжелую артиллерию, стереть их в порошок и… вдруг обнаружила, что двери перед ней закрываются – одна за другой. Кто ссылался на закон, кто делал вид, что оказать реальную помощь не в его власти, а кто соглашался принять свои меры, но и только. Время шло, а ничего не менялось. Ее даже не пускали на свидание к мужу!
– Вы ведь не зарегистрированы как супруги, – виновато объяснил Алене молоденький и явно симпатизирующий ей офицер СИЗО.
Раньше этот факт ни для чего препятствием не являлся.
А потом сюрприз преподнес вернувшийся с видом побитой собаки адвокат Кротов:
– Органы опеки сомневаются в возможности доверить вам ребенка.
– Что? – не поверила Алена.
– И это еще не все, – жестом попросил внимания Толик, – есть более серьезное препятствие: формально вы не супруги, а ребенок не может быть одновременно усыновлен двумя чужими друг другу людьми.
Алена начала возражать и осеклась. Толик не был виноват – именно так работала мысль аппарата: нет
