при задержании, он боялся даже представить, что мог натворить этот полоумный террорист-спортсмен- продюсер в одном лице, не возьми Корней с собой Павлова. Он и остановил лохматого Нафаню. Фрост передернул плечами:
— Нет. Бред какой-то! А кто же взорвал машину Фарфорова? — ухватился за новую версию Фрост, и его глаза заблестели.
— Ва! ва! — закивал головой в ответ Нафаня.
Артем наклонился и похлопал его по плечу:
— Понимаем. Понимаем. Не волнуйтесь, Кузьмин. Ваши заслуги останутся при вас. Та же комбинация, что и сегодня, только марганцовка наша. Российская. Глицерин, сахар, марганцовка в равных долях, все это пакуется в презерватив и опускается в бензобак, вот и часовая мина, полчаса-час — и ку-ку! Привет родителям.
— Но почему же он не взорвался совсем? — почти разочарованно спросил Фрост, не то начинавший все же верить в сверхъестественные способности террориста-одиночки, не то разочарованный чудесным спасением Фарфорова.
Артем в ответ пожал плечами:
— А это как повезет! Скорее всего, водитель заправил полный бак. Вот и взрыв не вышел полноценным. Либо крышку плохо закрыл — и все газы рванули наружу. Я не могу точно сказать. Это скорее к пиротехникам вопрос.
— Ладно. Оттащите его в хвост! — Фрост сделал повелительный жест охране. — А вообще-то я с вами, голубчики, еще поговорю. Мало не покажется. Как он с этим дерьмом на борт поднялся?! На ваших, мля, глазах!
— Но он же рядом с вами шел… — начали оправдываться телохранители.
И тогда уже начался мат. Сплошной мат. Фрост это дело и любил, и умел.
А Павлов сидел, смотрел на болезненно искаженное лицо незадачливого террориста и уже думал — о своем, об адвокатском. Рассказ Нафани о своих бесчисленных подвигах породил одну прямую, как телеграфный столб, и такую же негибкую проблему: как это теперь будут разгребать? Нет, это не была проблема адвоката Артема Павлова, но тот же Агушин, уже назначивший убийцу в лице Ивана Бессарабского и даже получивший за это кресло из рук Президента, теперь оказывался в положении если не Геббельса, то барона Мюнхгаузена. А сам Президент — соответственно — становится пострадавшим, хуже клиента «МММ». Этого наверху не любили.
— Аля, где там у меня свежая рубашка? — поднялся с кресла Фрост.
Впрочем, и кресло под ним было совершенно мокрым от пота.
— У, тварь, — злобно глянул он на Нафаню, лежащего с заведенными назад, сцепленными наручниками руками, — столько геморроя из-за одного козла! Вот что теперь с тобой делать? В море сбросить? С высоты семь тысяч кэмэ…
— Вы головой-то думайте, — напомнил ему о своем присутствии Артем, — прежде чем такие угрозы вслух произносить…
Фрост недобро хмыкнул.
— А куда его еще? Ментам сдать? Так я этим заниматься не буду. Мне показания на него давать — нож к горлу. Я же первым в трупах и окажусь. Нет, вы, Павлов, как знаете, но на меня не рассчитывайте. Я — пас.
Фрост знал, что говорит. Случись такому лицу, как он, давать показания на Нафаню, и мало не покажется никому. Сам вызов медиамагната в суд становился нежелательным прецедентом и как бы давал следственному аппарату команду «фас!», «можно!». А такой команды Президент пока не давал.
Фрост поменял рубашку, плюхнулся на соседнее — сухое — кресло, и самолет пошел на посадку, а Артем вздохнул и снова принялся перебирать все составляющие ситуацию части. Но как ни пытался он убедить себя в том, что закон будет прав при любом приговоре, мотивы у Нафани оставались понятные, и сдавать его аппарату Фемиды было неприятно.
«А надо…»
— Пристегните ремни, пожалуйста, — певуче попросила стюардесса, и Артем послушно пристегнулся и откинул голову на спинку кресла.
Он был одновременно взвинчен и совершенно измотан, а ему еще предстояло выработать собственную позицию. Но гуманистическая и одновременно законная позиция все никак не вырабатывалась. Хуже того, гарантий, что закон и справедливость восторжествуют, не было вообще! Скажем, логично было думать, что уже показавший себя беспринципным карьеристом Геннадий Дмитриевич скорее похоронит всех причастных к делу живьем, чем признает, что получил это кресло незаслуженно.
А был еще суд, вынесший неверное решение…
А была еще прокуратура…
Даже Президент, поощривший Агушина креслом начальника следственного комитета, оказывался не прав.
Пожалуй, единственным заинтересованным лицом в подобном скандале можно было назвать вдову Шлица… Если не смотреть на шаг вперед. Но адвокат Павлов на этот шаг вперед смотрел и уже видел: ничего хорошего его клиенту этот скандал не принесет. И как ни странно, главной угрозой виделся… Нафаня.
Многое указывало на то, что умирающий от рака, а потому склонный к предельной честности бывший продюсер вывалит на судей все. Это в перспективе означало, что в следственную группу добавят компетентных людей, некоторые счета заморозят, а некоторые фирмы возьмут под контроль. И все то время, пока будет идти новое расследование, имущество Шлица будет находиться под угрозой. Хуже того, именно тогда с ним и поступят вполне по-рейдерски, то есть раздергают по миноритариям — Фростам и Ротманам.
«Вот ведь незадача…»
Самолет мягко приземлился, хлопнула дверь, Нафаню на пинках подняли и потащили к выходу охранники, а Павлов так ни к чему и не пришел. Смертельно больной человек выглядел неопасным, и его скорее следовало лечить, нежели карать. Впрочем, его уже наверняка передавали в руки милиционеров.
Хлопнула дверь, и самолет мягко дернулся и начал набирать скорость. Артем огляделся.
— Это еще что?
Фрост ухмыльнулся.
— Не парься, адвокат, в Москву летим.
Артем повернулся к иллюминатору и пригляделся. Бесчисленные полосы, самолеты и флаги, одинаковые на всех концах земли, не давали даже возможности определить, где они садились.
— Значит, это была не Москва. А где мы?
— В Европе, адвокат, в Европе… Последняя остановка перед Домодедово. Вышвырнули этого козла. Больной собаке без разницы, куда забиться, чтобы помереть…
Артем хмыкнул и развел руками:
«Может, так оно и лучше».
ФФФФ-Фаня
Медянская прилетела из США, только чтобы лично подписать основные бумаги.
— Вы знаете, Лешенька будет участвовать в межшкольных соревнованиях, и я хочу успеть.
Павлов слушал ее и дивился. В течение получаса Виктория, никогда не упоминавшая даже имени сына, вывалила на него небольшую энциклопедию сведений об особенностях жизни маленьких русских мальчиков в США.
— Лешенька у меня практически отличник.
— Лешенька хочет стать астронавтом, как этот… я забыла, Лешенька лучше знает, который на Луну летал.
