записал, затем попытался поспорить по поводу некоторых формулировок и, лишь получив жесткий отказ, согласился. Занес ручку для подписи и… остановился. Огляделся по сторонам и, наклонившись ближе к столу, понизив голос, произнес:
— А если честно, то знаете, что я думаю?
Агушин опешил:
— И что же ты думаешь? Говори. Есть возможность дописать в протокол.
— Не-е-е! — замахал рукой тот. — Без протокола. Я думаю, что Шлиц… — он снова судорожно оглянулся на дверь и еще тише продолжил: — Он… вообще не умер! Он здесь. С нами. Следит. И все слышит. И все видит.
Агушин оторопело смотрел на психанувшего директора. Он не понимал, шутит ли тот, двинулся ли умом или просто кем-то напуган. Но Митя уже поставил подпись, и было видно: большего он сегодня не скажет.
Голубок
Через два часа Митя выбрался из здания следственного комитета, пообещав на прощание приставучей секретарше постер с автографом Клима Чука. Благо его подписи в актах и ведомостях он давно научился подделывать так, что и сам Климушка не отличал. Но не успел он сделать и десятка шагов по свободной земле, как железные клещи схватили его за левый локоть. От боли Митя взвизгнул, обернулся и задергался, тщетно пытаясь вырваться из медвежьих объятий Ивана Ивановича.
— Не спеши, голубок! — зло оскалился Бессараб.
— Пусти! Больно же! — скривившись, потребовал Фадеев, но Бессараб уже волоком тащил его в близлежащий скверик.
— Не дергайся, щенок! Базар есть.
Затащив несчастного Митю за угол, он встряхнул свою жертву и поставил перед собой. Фадеев зажмурился и застыл в ожидании расправы, которую по всем статьям заслужил. Но бандюга не спешил. Он положил огромную ладонь на плечо Мити и дыхнул ему в лицо адской смесью перегара, табака и какого-то сладкого парфюма:
— Чего ты там этому следаку наплел? А, сучонок?
Бессараб сжал плечо парня, и тот взвыл:
— Уй-аа-а! Ничего я не сказал!
— А чего ж так долго ничего не говорил?! Два часа тебя тут ожидал! Ну, поц! Говори!
— Да он же тупой! По пять раз переспрашивал! Как концерт организовать, да что такое корпоратив. Вот и все! Ничего больше и не сказал. Пусти же ты меня!
Последние слова он уже выкрикнул и таки вырвался из лап Ивана. Странным образом, Бессараб не стал его удерживать. Все выглядело так, словно бандит начал пасовать перед этим тщедушным мальчишкой.
«Деньги! — мгновенно понял Митя. — Он строит на меня планы!»
Бессараб щелкнул языком, глянул под ноги, затем — на небо и закряхтел:
— Эге. Ну, лады. Молоток, что не сдал никого.
«Точно — деньги! — подтвердил себе Фадеев. — Иначе уже измолотил бы! Сейчас начнет меня под себя подтягивать…»
— Теперь вот чего, Митяй, давай-ка подобьем бабки. Поскольку Иосифа мы схоронили, будешь теперь мне отчитываться.
Но Фадеев, перетрясшийся в кабинете Агушина и понявший, что бить его не станут, уже успокоился и рассматривал громилу довольно нагло.
— Тебе? Это в чем же?
Бессараб замялся. В лагерях и тюрьмах он всегда безжалостно расправлялся с любым проявлением неуважения или сопротивления. А теперь… Привыкший за последние годы к сытости и безопасности, Бессараб остро хотел это состояние покоя и сохранить — навечно. Но в отсутствие Шлица это было непросто и зависело в том числе и от лоха и недоноска Мити Фадеева. Бессараб почесал могучий щетинистый подбородок:
— Вика сказала, что ты зажал бабки за месяц. Где бабло, Митя? Отдай по-хорошему.
— Я бы рад, Иван Иваныч, да только теперь и я ничего не могу. — Митя развел руками.
— Слышь, малец, я тебя не спрашиваю, можешь или не можешь, — уточнил Бессараб, — я тебе говорю — должен!
— Я, может, и должен, — не стал нарываться с возражениями Фадеев, — но не могу. Теперь этими проектами занимается Корней Фрост.
Бессараб опешил.
— Это с какого же перепугу? Он не может без меня встревать в Иоськин бизнес. Это же полный беспредел!
Иван для виду грозно насупился, но на самом деле он понятия не имел, что теперь делать. Он давно уже не влезал в какие-либо серьезные разборки. Иосиф все предпочитал решать сам и, надо сказать, справлялся лучше, чем любая «крыша». Мало того, именно Шлиц все последние годы усиленно раскручивал миф о крутости, беспощадности, могучести и мудрости бандита Ивана Бессараба. С его способностью делать звезд из вчерашних домашних девочек и мальчиков, которые не могли прилюдно даже стишок рассказать, он долгое время реализовывал пиар-проект «Иван Бессараб — самый крутой авторитет». Спустя годы усиленной пропаганды всесильности и боеспособности Ивана все «крыши» и братва знали его как одного из легендарных воров в законе.
Из уст в уста передавались умело запущенные Иосифом байки про очередные разборки Ивана с залетными «тамбовцами» или «курганцами». Отдельно запускались истории похождений Ивана Бессараба в Китае и Таиланде. По версии Шлица, Иван, отправившись с дружественным визитом к представителям триады и якудзы, в итоге разгромил половину их бойцов, а остальные согласились признать Ивана Главным Русским Воином Света и Тени. Именно это означал иероглиф, подаренный Бессарабу. Правда, подарили ему этот свиток в санатории на Хай-Нане, где Иван лечил простатит — кстати, очень успешно. Но для общественности Иосиф придумал иную историю и под страшным секретом распространил ее по всем нужным каналам. Так и подогревался страх перед Ванькиным могуществом, прозорливостью, неуловимостью для ментов и неуязвимостью для пуль конкурентов. А главное, вырос отдельный миф о его сказочной везучести. Ведь фарт или удача — это главные достоинства любого бандита. Даже сам Бессараб верил в эти истории, давным-давно поддавшись умелой манипуляции Шлица.
— Слышь, Митяй, ты мне мозг не соси! Какой там еще Фрост? Давай, братан, решим, как мы с тобой дальше жить будем.
— Как мы с вами будем жить? — прищурился Митя. — А-а-а… вы, собственно, теперь кто? Чем вы можете помочь делу?
Бессараб опешил: такой постановки вопроса он от Митяя не ждал. А Фадеев тем временем уже разошелся вовсю:
— Ну, скажите мне, Иван, раз уж вы такая крутая «крыша», вы можете сделать так, чтобы этот следователь Агушин отстал от меня? Чтобы дело прекратил? Чтобы не вызывал на допросы больше? А?
Лицо Бессараба перекосилось.
— Слышь, братан, ты не гони! Чего ты заладил: «Отстал, прекратил, не вызывал»? — с раздражением, но совершенно неуверенно ответил Бессараб. — Надо будет — все сделаем.
И Митя почувствовал его слабину и тут же развил наступление:
— Ага. Так вот уже надо! Очень надо, Иван Иванович!
Лицо Бессараба потемнело: продолжать оставаться крутой «крышей» в отсутствие Шлица оказалось не так просто.
— Не гоношись! Сказал тебе: «Обожди». Разберусь! Ты мне про Фроста чего там пел? С какого перепугу он мои бабки хавает?
