только вот многих документов при тебе нет, но, если нужно – придут по почте. Аркадьич тебя задним числом оформит, никуда не денется – завхоз-то ему нужен. Проверка у нас только что была, так что примерно с месяц тебя никто не тронет, а там что-нибудь придумаем, возможности, слава богу, есть.
– Завхоз, гмм…
– Ну, тиун по-нашему… или вот – ключник!
– Хорошо, не ключница!
– Хорошо! Эх, друже, чувствую, мы с тобой сработаемся! Этот ми-ир придуман не нами-и-и… Этот мир придуман не мной…
Свернув к клубу, «двоечка» бывшего палача остановилась у пожарного выхода новенькой двухэтажной школы. Весело белел кирпич, в широких окнах сияло солнце.
– Теперь вот что, Алексий, – тихо предупредил Емельян. – Ребят сейчас пока нет – в поле, Аркадьича – сам видел – тоже. Есть одна гнида – комиссар, он же старший воспитатель Ручников. Вот он тебя в таком виде сейчас увидеть не должен. И никто не должен. Потому – пробираемся с осторожностью. Готов? Ну тогда пошли.
Отперев замок собственным ключом, Емельян распахнул дверь, прислушался и, обернувшись, поманил приятеля. Вошли. Сначала, после бьющего в глаза солнышка, черный ход показался каким-то темным, мрачным, потом, когда поднялись по лестнице, сквозь большие окна снова ударило солнце. Коридор был как коридор – обычный, школьный, впрочем, каким же ему еще нужно было быть? На стенах, тут и там, были развешаны стенгазеты и плакаты – «Встретим Олимпиаду-80 ударным трудом на прополке!», «Позор лодырям и прогульщикам!», «Наши передовики», ну и так далее и в том же духе.
– Жить будешь в кабинете истории, – негромко сообщил Емельян. – Мы все тут живем, на первом, а отроки – на втором, чтоб меньше по окнам лазали. Ну все равно лазают, не уследишь, дело молодое… Тсс!!!
Он вдруг застыл, приложив палец к губам.
– Слышишь? Голоса! Ручников кого-то прорабатывает, видать, выгнать хочет. Не моих ли?
Оба прислушались к доносившимся сквозь неплотно прикрытую дверь голосам – пафосному мужскому и двум юношеским, ломким. Доминировал, естественно, мужской.
– Я в последний раз спрашиваю, кто вам купил вино? А? Отвечай, Ратников! Что молчишь? А ты, Кудрявцев, что молчишь? Дружка своего поддерживаешь? Так это ложная дружба. Ну? Я жду ответа.
– Никто нам не покупал, мы сами купили, – скупо проговорил кто-то из прорабатываемых.
– И какое же вино? Откуда у вас деньги?
– «Плодово-ягодное»… по рубль две. Это разве деньги?
– Ого! – явно взбеленился мужчина. – Это рубль уже для вас не деньги?! Наш полновесный советский рубль! Я смотрю, вы совсем отбились от рук, молодые люди. Ладно Ратников – несоюзная молодежь, но ты, ты-то, Кудрявцев, – комсомолец! Сегодня ж соберем бюро! Не скрою, я давно к вам присматриваюсь… Да- да, именно к вам! Эта музыка дурацкая, волосищи до плеч…
– Да что, одни мы так ходим?
– Не перебивай, Ратников! Я тебе пока слова не давал.
– Выгонит, – уныло прошептал Емельян. – А парнишки эти мне нужны, что же я, сам с дисками крутиться буду на старости-то лет? Придется выручать… Идем, друже.
Подойдя к самому крайнему кабинету, повар отпер замок ключом и гостеприимно распахнул дверь:
– Мое летнее пристанище. Я сейчас отлучусь ненадолго – одежку тебе справить, – а ты посиди пока тихо, взаперти. Не стесняйся, располагайся, можешь даже пока подремать.
Подмигнув, Емельян удалился, тщательно заперев за собой дверь.
Алексей осмотрелся: составленные к стене парты, старый платяной шкаф, диван, явно притащенный из учительской, журнальный столик оттуда же, кресло, даже торшер составляли определенный уют, чему, впрочем, не способствовали висевшие на стене диаграммы и графики – бывший палач, а ныне повар занимал кабинет математики.
Подойдя к окну, протокуратор осмотрел двор, увидев, как отъехала куда-то белая «двойка» Емели. Потом подошел к шкафу, забитому какими-то бумажными призмами, треугольниками и октоэдрами, присел, распахнув дверцы – внутри оказались виниловые грампластинки, диски, как их называл Емельян, причем почти все – отечественного производства. «Зодиак», «Здравствуй, песня», «Веселые ребята» – эти имена ничего не говорили Алексею, да он и не надеялся отыскать здесь любимую «Арию», не пришло еще для нее время.
Устало потянувшись, Алексей улегся на диван и устало прикрыл глаза… Подремать ему, впрочем, не дали – кто-то изо всех сил забарабанил в дверь.
– Дядь Емельян, откройте! Это мы, за пластами.
– Громче еще поори, – тут же цыкнули на говорившего. – Смотри, Ручник услышит! «За пластами»… Нет Емельяна, машина-то во дворе не стоит. Наверное, в колхоз, за мясом, уехал, он собирался.
– Да, наверное, – почему-то со вздохом согласился второй. – Как думаешь, выгонят нас?
– А и выгонят, так в городе-то все веселее, чем тут грядки полоть!
– Да-а-а, тебе-то хорошо говорить, а мне характеристика нужна, я в институт собрался.
– В институт он собрался, интеллигенция хренова…
Голоса удалились, затихнув где-то в районе лестницы.
Алексей перевернулся на другой бок… И тут услыхал шум двигателя. Вернулся Емельян? Ну да – его машина.
Снова послышались голоса, потом затихли… Лязгнул замок…
– Тут пока ждите… На! – появившийся на пороге повар быстро прикрыл за собой дверь и швырнул приятелю несколько свертков и пакет из мешковины с групповым портретом «Бони М». – Не сомневайся, твой размерчик! Джины, извини, пока только индийские, «Милтонз», но тоже ничего, «пилятся», батник польский, «Одра», часы «Луч», поносишь пока эти, шузы… шузы сразу померь, если что, поменяю.
– Чего померить?
– Шузы! Ну обувку.
Желтые вельветовые туфли пришлись Алексею впору, как и джинсы, и батник – уж тут-то Емельян был спецом. Нигде ничего не жало, и вообще, чувствовалось довольно комфортно.
– Ай, батничек-то ушить бы немного, – оглядев гостя, задумчиво произнес повар. – Ладно, девчонкам скажу – ушьют. Эх, еще бы слегка подстричься бы – больно уж ты лохмат, хиппи волосатый! Я-то ладно, ко мне привыкли, да и должность – повар. А ты – завхоз, лицо материально ответственное, тебе б посолиднее выглядеть надо… Эх, сглупил я с батником… Ничего, я его себе оставлю, тебе свою рубашку отдам, индийскую, и пиджачок… Да-да, именно – пиджачок.
Бормоча, Емельян распахнул платяной шкаф и, вытащив оттуда бело-синюю, с коротким рукавом, рубашку и бежевый пиджак, протянул все это протокуратору:
– Одевай. Пиджачок – шик, гэдээровский!
Алексей быстро переоделся, пиджачок тоже пришелся впору, точно по мерке сшит.
– Дарю! – расщедрился повар. – А то мне он великоват малость. Та-ак… Ну вот, совсем другое дело: солидный, знающий себе цену человек – сразу видно, не бедный и со связями. Идеальный вариант для завхоза. Н-да… А насчет стрижки придется подождать, тут, в «Доме быта», парикмахер приезжий, из города – только по вторникам и четвергам бывает. Ладно, пока никого нет, покажу тебе, где душ – вымоешься, голову болгарским шампунем помоешь, побреешься… Э, только это, бороду полностью не сбривай – на Кавердэйла похож будешь. Лучше уж так – на Че Гевару! Ха! Шучу! Светлый ты больно для Че Гевары! Скорей уж Луис Корвалан! Эл пуэбло, унида, хамас сера венсидо!
В дверь нетерпеливо стукнули:
– Дядя Емельян, вы там скоро?
– Ах! – бывший палач хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл про моих юных друзей! Минутку…
Бросившись к книжному шкафу, Емельян выгреб оттуда пачку дисков и, снова подмигнув гостю, скрылся за дверью.
– Вот вам, парни! Запоминайте, что и за сколько…
– У-у-у, а фирмы что, нету?
– А это тебе что, Ильюша? Глория Гейнор! Лицензия!
