Детская книга для мальчиков

продумал заранее.

– Сенаторам на карету можно вешать таблички с царским двуглавым орлом – бесплатно. Думным дьякам и окольничьим – золоченые, по пяти рублей. Стольникам да стрелецким головам – серебряные, по три рубля. Дворянам и детям боярским – лазоревые, по рублю. Ну, купцы пускай делают себе хоть узорчатые, только б платили.

– Затейно придумано, – одобрил Шуйский. – А кто не по чину табличку повесит, того батогами драть и пеню брать.

Прочие сенаторы зашевелились – тема явно показалась им интересной. Князь Берендеев, эксперт по придумыванию податей, смотрел на князь-ангела ревниво, с завистью.

Ластик же горделиво покосился вверх, в сторону зарешеченной галерейки, откуда за советом наблюдала Соломка.

Начавшуюся было дискуссию прервал самодержец. Стукнув кулаком по подлокотнику, сказал:

– Не надо новых податей. Деньги на войну у меня есть. В личной государевой казне, еще со времен отца моего, пылятся сундуки с золотом, грудой лежит драгоценная посуда, гниют собольи да куньи меха.

Что правда, то правда. В каменных подвалах старого дворца, за коваными дверьми, лежали несметные сокровища, накопленные предыдущими царями. Весь уклад – или как сказали бы в двадцать первом веке – вся экономика Русского государства была построена на манер гигантской воронки, затягивавшей богатства страны в один-единственный омут: царские сундуки. Туда шли торговые пошлины, подати от воевод, ясак (дань) от подвластных народов. Служивые люди, каждый на своем месте, обходились почти без жалованья – кормили себя сами, за счет взяток и подношений. Стрельцы существовали за счет мелкой торговли и огородов. Бояре и дворяне жили на доходы от поместий.

Иногда царь из своей казны закупал зерна для какой-нибудь вымирающей от неурожая области, но случалось такое редко. На войну же или на какое-нибудь большое строительство деньги испокон века собирались так, как предложили Шуйский с Берендеевым, – при помощи особого налога или побора.

– Дам денег и на войско, и на строительство флота, – решительно объявил Дмитрий. – Нечего золоту зря залеживаться.

– Свои дашь, государевы? – недоверчиво переспросил князь Василий Иванович.

Ластик увидел, как переглядываются сенаторы, шепчутся между собой. Кто-то в дальнем конце довольно громко пробасил:

– Вовсе глупуй, царь-то.

Так и не добился Дмитрий от бояр суждения, на кого войной идти – на турок или на шведов. Делать нечего – заговорил сам:

– Я так думаю, господа сенаторы, что следует к Черному морю пробиваться, Крым воевать. Хана- разбойника усмирим, не будет наши земли набегами мучить. Море там не замерзает – круглый год торговать можно. Горы, плоды, скалы, синее небо – лепота. И союзников против султана найти легче. Польский король мне друг. Венецианский дож с австрийским императором тоже рады будут, им от турок житья нет. А еще пошлю посольство к французскому королю Андрию Четвертому. Он государь добрый. Как и я, правит не страхом, а милостью.

Тут Ластик улыбнулся. Знал, что его царское величество к королю Генриху IV неравнодушен. Еще с детства, после фильма «Гусарская баллада», где французские солдаты поют замечательную песенку: «Жил-был Анри Четвертый, он славный был король».

Да взять тот же Крым. Про фрукты и синее небо Юрка не зря помянул. Это он в свое последнее советское лето отдыхал в Артеке, в пионерском лагере – очень ему там понравилось.

Наверно, если б родители тогда отправили его не на Черное море, а свозили в Юрмалу или в Пярну, султан с ханом жили бы себе спокойно – сейчас не поздоровилось бы шведскому королю.

– Султан турецкой – владыка могучий, – снова взял слово Шуйский. – Войска до двухсот тысяч собирает. Да у хана крымского конников тысяч сорок. У нас же рать слаба, плохо выучена. Ты сам про то знаешь – сколько раз бил нас, когда на Москву шел.

Дмитрий ждал такого возражения.

– Не числом побеждают, а умением. И военной техникой.

– Чем? – удивился Шуйский незнакомому слову.

Царь улыбнулся меньшому брату.

– Техника – сиречь хитроискусная премудрость. Вот, бояре, зрите, какие штуки мы с князем Ерастием и пушечного дела мастерами изобрели.

Он подошел к столу и разложил на нем пергаментный лист с чертежом. Сенаторы сгрудились вокруг, лишь Ластик остался на месте – он-то знал, что? там нарисовано: длинная замкнутая цепь на двух валиках, вроде велосипедной, только вместо звеньев – мушкетные стволы; ручка, чтобы вертеть, и малый ястреб с железным клювом – огонь из кремня высекать.

– Это скорострельная пищаль, имя ей «пулемет», – стал объяснять царь. – Мушкетный ствол двигается, попадает замком под клюв ястреба, стрелок нажимает на сию скобу, проскакивает искра – выстрел. За одну минуту все пятьдесят стволов разрядить можно. Коли перед наступающей пехотой, а хоть бы даже и конницей, пять-шесть таких машин поставить, враг от одного лишь страха вспять повернет.

Разложил еще один чертеж, поверх первого.

– Есть штука и пострашней пулемета. Имя ей – танк, сиречь латоносная самоходная колымага. На восьми кованых железом колесах ставим дубовый же, покрытый броней возок. Спереди в бойницы уставлены два короткоствольных фальконета. Едет сия повозка сама, без лошадей.