сведений из византийских источников, которые к тому же нуждаются в существенной реинтерпретации. Например, пресловутые «арабские завоевания», повлекшие отпадение от Византии ее южных районов, состояли всего лишь в смене религии (точнее в сохранении прежней религии, от которой отошел Константинополь), а военные действия, которые эту смену сопровождали, представляли собой освободительную борьбу местного населения с карательными войсками Империи.
В соответствии со сказанным в предыдущей главе следует ожидать, что подробности событий этого периода (в особенности его начальной фазы) могут быть найдены в клинописных (и иероглифических) памятниках (также, конечно, после соответствующей их реинтерпретации).
2. Второй вывод относится к происхождению и начальным этапам развития ислама. Эти этапы рисуются в следующем виде:
В 622 г. где–то на Ближнем Востоке произошло, если не катастрофическое, то достаточно впечатляющее падение метеорита. В результате внутри тогдашнего протохристианства возникли секты агарян — почитателей осколков метеорита.
Альтернативная теория, которая нам кажется более правдоподобной, считает агарян староверами, не принявшими новых, евангельских реформ Гераклия, но сохранивших почитание римского Петра—Камня.
Воспользовавшись новой верой как знаменем, население угнетаемых провинций Византии смогло освободиться от власти Империи. Тем самым секты агарян укрепились не только идеологически, но и политически.
Дальнейшая эволюция этих сект шла в общем русле развития христианства. Однако, признавая Иисуса Христа, агаряне отрицали только что появившиеся Евангелия и склонялись к более последовательному монотеизму. В частности, они уже в это время провели в жизнь запрет изображений живых существ, основываясь на библейской заповеди «не сотвори себе кумира».
В попытке умиротворить агарян (и тем самым вернуть утраченные провинции) византийские императоры также попытались включить эту заповедь в свое вероисповедание. Возникшее иконоборческое движение раскололо христианскую церковь, но к примирению с агарянами не привело.
Однако в целом отношения между христианами и агарянами в идеологической сфере оставались в достаточной мере спокойными. Оба вероучения считались родственными, почитающими одного и того же Бога.
Положение резко изменилось к X веку, когда в Риме и Византии окончательно возобладало и полностью оформилось современное евангелическое христианство, а на Востоке Магометом (Махмудом) Газни (Газнийским) была впервые создана обширная империя, явившаяся реальной угрозой Византии.
В своей завоевательно–объединительной деятельности Газни опирался на религию агарянства, интерпретировав ее в духе хариджизма. Он провозгласил агарянство единственно истинной верой, а себя ее первосвященником–пророком, соединив тем самым в своем лице не только военное, но и духовное верховенство.
После смерти Газни и быстрого распада его империи он остался в глазах широких масс духовным главой и создателем новой веры. Так зародился образ пророка Магомета. Многочисленные легенды о жизни и деятельности Магомета были собраны вместе и более–менее унифицированы. Это дало начало сунне.
Следующий и последний этап становления известного нам ислама связан, по–видимому, с Османом, основателем Оттоманской империи, по приказу которого был составлен Коран.
Таким образом, Магомета и Коран (в его современной форме) отделяет лет двести.
Конечно, на Коране развитие ислама не прекратилось. Продолжал создаваться и усовершенствовался шариат, возникла сира, дальнейшее развитие получила сунна. Однако это уже выходит за рамки этой книги.
Глава 16
ПОНТИФИКАЛЬНЫЙ РИМ
§ 1. Светские Великие понтифексы
Папы и понтифексы
«В ранний период истории христианства все епископы занимали одинаковое положение в общинах, всех их звали «папами» (от греческого «папас» — отец)… Термин «папа» применительно к епископу Рима впервые встречается в памятнике (надписи) 303 г. С V в. название «папа» закрепляется за римским епископом» ([148], стр.8—10).
Эту информацию советский ученый Шейнман сообщает, ссылаясь на английского исследователя Джильса. К ней он добавляет (ссылаясь на Брикнера), что «в древнем Риме был широко распространен культ бога Аттиса. Его верховный жрец в Риме назывался «папас». Подобно ему и римский епископ стал называться «папа» и носить тиару» ([148], стр.10).
В рамках традиционных представлений последняя информация сама себя опровергает, поскольку немыслимо, чтобы христианский епископ принял титул «языческого» жреца. С нашей точки зрения она служит еще одним подтверждением того, что все т.н. «восточные культы» были раннехристианскими сектами. (Вопрос: не было ли почитание быка Аттиса именно тем культом, из которого выросла «римская церковь»?).
В отношении же титула «папа» Морозов пишет, что «… всем историкам католицизма прекрасно известно, что титул папа в применении к римским верховным жрецам–первосвященникам стал применяться только с 1073—1085 годов нашей эры, по булле Григория VII… применять его к римским верховным первосвященникам до Григория VII в одиннадцатом веке нашей эры то же самое, что называть супругу Игоря Ольгу благочестивейшей самодержавнейшей императрицей всея России» ([5], стр.466).
Он объясняет, что анахроническое применение титула «папа» к предшественникам Григория VII имело целью прикрыть метаморфозу христианской религии, произошедшую к XI веку (одним из проявлений которой и была реформаторская деятельность Григория).
Мы не изучали вопрос по первоисточникам и авторитетным монографиям и потому не можем сказать, кто здесь прав. В принципе, это нам довольно безразлично.
Впрочем, даже беглый просмотр литературы выявляет, что единого мнения о времени появления титула «папы» у историков нет. Например, советский автор Бончковский утверждает (не указывая источника этой информации), что впервые папой себя назвал римский первосвященник Сирициус (см.[155], стр.28), занимавший престол Петра в 384—398 гг., т.е. почти через сто лет после указываемой Шейнманом даты.
Морозов утверждает, что до Григория VII римские папы назывались «великими понтифексами». Этот титул действительно был известен в то время и, более того, он сохранился в официальной титулатуре римских пап до сего времени. Поэтому (безотносительно к тому прав или не прав Морозов) мы имеем право называть предшественников Григория VII великими понтифексами (а его преемников — папами). Это целесообразно по следующим причинам:
а) получает отражение резкая метаморфоза папской власти, осуществленая Григорием (т.н. «клюнийская» реформа; см. гл. 17, § 1);
б) возникает возможность без терминологической путаницы обсуждать вопрос об употреблении титула «папа» до Григория;
в) в случае, если титул папы действительно был введен Григорием, мы не совершаем никакого анахронизма (так же, как и в случае, если этот титул был в употреблении и до Григория).
В соответствии с этим, весь период истории церковного Рима до XI века мы будем условно называть
