наелись, — Лешина мама очень неплохо умела готовить салаты, — настроение за столом изменилось. Дежурная скорбь куда-то пропала, словно ее не было. Все сделались добродушными. Потянулись к вину. Развеселились. Кто-то из гостей даже порывался сходить к соседям за гитарой…
Теперь, после пресс-конференции, возле длинного стола, уставленного закусками и бокалами с вином, я, как и тогда на поминках у Лешиной бабки, ощутил прилив дивного добродушия. Фуршетный зал постепенно заполнялся людьми. Судя по всему, почти все, пришедшие на встречу с NN, воспользовались советом брюнетки-переводчицы и решили продолжить общение в неформальной обстановке за бутербродами и вином. Многих из них я хорошо знал. Это были журналисты, писатели, литературные критики, чиновники, работавшие в международном культурном центре. Некоторые стояли группами, облюбовав постоянное место возле какой-нибудь тарелки и выстроившейся шеренги бокалов, другие пускались в свободное плавание и, вооружившись бутербродами, перемещались по залу, выглядывая знакомых и ища, к какой бы группе присоединиться. Все улыбались, о чем-то оживленно говорили и показались мне вдруг такими милыми и приятными, что я почувствовал, будто нахожусь в кругу самых близких друзей. Какое-то время я радостно тряс руки знакомым, некоторых, кого давно не видел, обнимал, чуть ли не прослезившись, фамильярно шутил с ухоженными девушками, неизбежными на подобных мероприятиях, позировал вместе с друзьями-литераторами перед фотокамерами по просьбе журналистов, и даже познакомился с несколькими важными и нужными, как мне объяснили шепотом, людьми.
Немного об отечественной гуманитарной науке
На фуршете меня отозвал в сторону знакомый филолог, спортивного вида мужчина, примерно лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной рыжей бородкой. Он был одним из основателей международного культурного центра, организовавшего встречу с NN, и долгое время занимал в этом центре административный пост. В конце 80-х мы близко общались. Он поинтересовался, как у меня дела. И, благосклонно выслушав, ласково попенял мне на то, что я-де редкий гость на их мероприятиях. Я в ответ отшутился и, в свою очередь, спросил, как поживают его жена и дочь, словно мне было до них какое-то дело. Узнав, что жена и дочь в Швейцарии, я тоном знатока заметил, что «сейчас там славно» и предложил за это выпить. Улыбнувшись друг другу, мы легонько чокнулись бокалами, в которых плескалось красное вино.
Честно говоря, прежде я всегда сторонился представителей международного культурного центра и не откликался на их инициативы. Центр этот был основан где-то в начале 1990-х при содействии европейских спонсоров для поддержки, как было объявлено в газетах, отечественной науки. Городские власти разместили его в особняке, выселив оттуда какой-то никому уже не нужный математический институт. Центр тотчас же развернул активную деятельность. Был сформирован временный экспертный совет из ученых- гуманитариев, бывших в тени во время советской власти. Им назначили европейские зарплаты на период работы в центре и поручили провести экспертизу проектов соискателей, то есть, попросту говоря, поручили решать, кому выдавать деньги (тогда мы впервые услышали это магическое слово «гранты»), а кому в деньгах отказать. Деньги, разумеется, были распределены экспертами по справедливости — в основном между близкими друзьями и коллегами. На следующий год экспертный совет поменялся. В него вошли как раз те, кто выиграли грант в прошлом году, как имеющие опыт. Новые эксперты не забыли своих благодетелей и, в свою очередь, щедро одарили грантами прежних экспертов, которые на сей раз выступили в качестве соискателей. Прошел год, и они снова заняли места экспертов, и снова поддержали своих друзей. И так они менялись местами на протяжении десяти лет. Организовано, как видите, все было замечательно: система никогда не давала сбоя, и деньги никуда на сторону не уходили. Кроме того, международный центр проводил ежегодную конференцию, в которой участвовали главным образом те, кто получали и выдавали гранты, а также приглашенные ими европейские знаменитости в области гуманитарных наук — как правило, те, через которых можно было выйти на международные фонды и привлечь дополнительное финансирование.
Мужчина, разговаривавший со мной на фуршете, как раз и был одним из тех, кто стоял у истоков этого блестящего начинания в поддержку нашей науки. Он ласково приобнял меня, обдав запахом дорого французского одеколона, и сказал, что мне пора бы уделить им внимание — они, мол, заслужили — и на прощание протянул визитку — звоните, если надумаете.
Еще один антракт
Я так растрогался от этого щедрого и сердечного предложения, приятно сочетавшегося с бутербродами и французским вином, что едва успел промямлить слова благодарности.
Оставшись наедине с охватившим меня радостным умилением людьми, я вдруг вспомнил о бельгийском писателе, виновнике торжества, и принялся искать его глазами среди присутствующих. Обнаружил я его не сразу. Он стоял в противоположном от меня конце зала, прислонившись к массивной круглой колонне. В одной руке писатель держал бокал, а в другой бутерброд с чем-то красным, который он время от времени делал попытки надкусить, но всякий раз не успевал, потому что его отвлекали. Энергичная брюнетка-переводчица то и дело подводила к нему каких-то важных персон административного вида, жаждущих с ним познакомиться. Не успел я его пожалеть и съесть по этому поводу очередной бутерброд, как почувствовал, что сзади меня кто-то осторожно тянет за рукав. Антракт закончился.
О мужчинах, выбирающих женщин, и о женщинах, выбирающих мужчин
— Аствацатуров, привет!
Я обернулся и увидел, что мне протягивает руку полный, коротко стриженный мужчина, приблизительно моего возраста, в модном ярко-красном свитере и широченных джинсах. Знакомое лицо… Круглое, добродушное… Как у меня сейчас… Вот только кому оно принадлежит, хотелось бы…
— Не узнал? — весело спросил мужчина. — Зазнался, зазнался, брат. Витька Андреев. Помнишь? Мы в одной школе учились, потом в эрмитажный кружок вместе ходили, потом на истфаке встречались.
— Господи, — говорю. — Витя! Прости. Голова дырявая стала. Да еще вино это… — я приподнял бокал.
— Да нет, ты ни при чем. Это я ряху себе нажрал.
С Витей мы не виделись лет, наверное, пять. Я его помнил студентом исторического факультета, тихим, худеньким, интеллигентным юношей в очках. Общаясь друг с другом, мы всегда начинали спорить по любому поводу, поэтому в гостях нас всегда рассаживали по разным концам стола. Потом пути наши разошлись. Мы перестали созваниваться и стали реже видеться. Спустя несколько лет от общих знакомых я узнал, что Витя забросил науку, начал писать политические обзоры и с головой ушел в журналистику, в которой весьма преуспел.
В студенческие годы Витя в силу природной застенчивости избегал девушек. Но по окончании университета он неожиданно для всех женился на ярко красившейся, крикливой девице по имени Кристина. Они случайно познакомились в овощном магазине, где Кристина работала продавщицей. Друзья говорили мне, что с годами Витя во многом перенял ее манеры, — этому способствовал и его карьерный рост, — сделался грубее и нахальнее.
— Ты здесь по работе? Интервью у него брать собрался? — я кивнул в сторону бельгийского писателя, по-прежнему стоявшего у колонны и пытающегося укусить свой бутерброд.
— Нет, — Витя удивленно нахмурил брови. Он даже не понял, о ком я говорю. — Я вообще-то случайно здесь. Мне редактор назначил встречу. Сказал: приходи обязательно сразу к фуршету, будет модная туса, повидаешь кого-нибудь из старых друзей. И очень кстати. Видишь, тебя вот встретил.
