Трусоват.»
Местом проведения операции «Сортир» был выбран туалет для мальчиков на четвертом этаже. Именно там нам предстояло прилепить на потолок спички. Как это сделать, знал только Старостин. Еще он предложил написать цветным мелком над унитазами слова: «Мушкетеры — пидоры» и поставить восклицательный знак.
— Мишка, а кто такие пидоры? — спросил я. Раньше мне уже приходилось слышать это слово, но я не знал, что оно означает.
— Не знаю, — Старостин неопределенно дернул плечами. — У нас во дворе так обзываются. Если пидор, значит, плохой человек. Короче — придурок. Наверное, «пидор» от слова «помидор», что человек, значит, такой толстый и красный. Придурок, в общем.
— Пидоры, — со знанием дела вмешался Барсуков. — Это когда мальчик любит мальчика.
Скачков недоверчиво скривился.
— Ты, Славик, ври, да не завирайся! — насмешливо сказал он, поправляя капюшон. — Такого не бывает!
— Я правду говорю, Антоха, — Барсуков твердо поставил портфель на землю. — За это даже в тюрьму сажают.
Все помолчали.
— А нас в тюрьму не посадят, если мы такое в туалете напишем? — на всякий случай спросил я.
— Слушай, Аствац, — повернулся ко мне Старостин. — Давай так: либо ты трус, либо ты — с нами.
Операцию «Сортир» назначили на четверг. Оставалось три дня.
Операция «Сортир»
Старостин подробно рассказал нам, как спички окажутся на потолке. Все очень просто, говорил он. Берется спичка. Один ее конец, тот, что без серы, слюнявят и трут им об стену. Потом спичку поджигают и быстро подбрасывают к потолку. Там она прилипает и догорает. А вокруг нее получается черное пятно. Он, Старостин, все берет на себя. Скачков напишет на стене слова. Мы с Барсуковым будем стоять на шухере и, если что, — кричать. Аствац — на лестнице, Барсук — у туалета. Валим оттуда, предупредил Старостин, по отдельности.
— Главное, — погрозил мне Старостин кулаком. — Чтобы без паники. Спокойствие, только спокойствие.
Сбор назначили после пятого урока в рекреации на четвертом этаже. Шестого урока у нас в тот день не было. Когда прозвенел звонок и коридор опустел, мы с Барсуковым заняли свои позиции, а Старостин со Скачковым прошмыгнули в туалет.
— Да не бойся ты… Аствацатуров, — сказал мне Барсуков со своего места. — Если что — крикнешь, я им стукну. А они скажут, мы зашли — там все уже было. Мы с тобой подтвердим. Все! Тихо!
Его слова меня успокоили. Даже стало немножко весело. Но в груди все равно бешено колотилось. Я стоял на лестнице, глядел вниз и прислушивался к каждому звуку. Но ничего так и не произошло.
Операция «Сортир» заняла от силы минуты три, хотя мне показалось, что прошло больше. Мы сделали все, как было задумано.
На следующий день вся школа шумела. Говорили, что у нас завелись хулиганы. Учителя подозревали восьмиклассников. К ним даже приходила сама директриса и потом кого-то отдельно вызывала к себе в кабинет.
Туалет и в самом деле выглядел по-новому. Мне лично показалось, что он даже стал лучше. Потолок украшали черные пятна, и он напоминал шкуру леопарда. Старостин, чего тут говорить, конечно, постарался. На стене сиреневым мелком была выведена кривоватая надпись «Мушкетеры — пидоры!» А под ней — гордо красовался знак тайной организации гвардейцев его высокопреосвященства — две буквы, Г и К, обведенные кругом.
Последним уроком в тот день была литература. Клавдия Васильна сказала, что проведет классный час по случаю «чепэ». Мы все обрадовались, потому что отвечать наизусть басню Крылова «Стрекоза и муравей» никому не хотелось. Клавдия Васильна встала перед нами и, странно поводя плечами, будто ежась от холода, заговорила непривычно сухим голосом. Она сказала, что в туалете был совершен «вопиющий акт вандализма» и теперь понадобится вызывать бригаду мастеров и платить деньги, чтобы ликвидировать ущерб.
Мы слушали ее молча.
— Если это сделал кто-нибудь из вас и у него хватило смелости, — тихо сказала она, — то, может быть, хватит смелости и во всем признаться?
Никто не проронил ни слова. В классе стояла мертвая тишина.
— Надеюсь, среди нас нет трусов? — презрительно поинтересовалась Клавдия Васильна.
Я, было, испугался, что после ее слов кто-нибудь не выдержит, не захочет оказаться трусом и во всем признается.
Но лица гвардейцев его высокопреосвященства были спокойны. Барсуков, немного нахмурившись, перелистывал учебник. Скачков равнодушно смотрел в окно. А Старостин, улыбаясь, рисовал что-то в тетрадке, давая понять, что происходящее совсем уж не имеет к нему никакого отношения и нисколько его не интересует.
Их вид меня немного успокоил. Члены тайной организации выдавать себя, слава богу, не собирались и строго соблюдали конспирацию.
Тут в класс громко постучали, и дверь открылась.
— Можно? — раздался из коридора старческий голос, противно трескучий как сухая ветка. Потом в проеме показалась знакомая всем физиономия нашего учителя по труду Григория Филипыча Северного. Пустая, похожая на большую электрическую розетку с двумя дырками-глазками и торчащим посредине маленьким носом-винтиком.
— Проходите сюда к нам, Григорий Филиппович, — неловко пригласила его Клавдия Васильна… — Вы очень кстати… Мы тут как раз… пытаемся во всем разобраться.
Григорий Филипыч вошел, поглаживая лысину в окоеме седых волос долгими движениями раскрытой ладони. На нем был как обычно синий слесарный халат. Мы шумно поднялись со своих мест. Григорий Филипыч отнял руку от головы, показал нам, что можно сесть и прикрыл за собой дверь.
Грифель
Григорий Филиппович Северный преподавал у нас столярное дело, а еще учил чертить в тетрадках, и за это получил прозвище «Грифель». Старшеклассники его не любили и говорили о нем презрительно. А я все сначала не мог понять, почему: со стороны Грифель казался добрым дедушкой, правда, слегка глуповатым. Но когда в четвертом классе в сентябре мы впервые явились к нему в мастерскую, я начал постепенно догадываться, в чем дело. Грифель рассадил нас за верстаки, важно оглядел и скрипнул:
— Цеорецицкая цасть!
Потом велел достать тетрадки и записать, что можно делать в мастерской, а чего — нельзя. По пунктам. На каждый случай у него оказался припасен устный пример, что нас ожидает, если мы забудем о правилах. Неправильно возьмемся за станок — оторвет руку, и девушка любимая бросит. Зачем ей парень без руки? Вокруг много здоровых ребят! Нажмем на черную кнопку не вовремя — может отрезать палец. И снова девушка уйдет к другому. А если кто-нибудь ключ забудет в станке, то этим ключом ему наверняка выбьет глаз. Тут уж ни о какой девушке, махнул рукой Грифель, и мечтать не стоит. Разве что о самой
