висят гобелены и шпалеры, то-есть тканые ковры-картины, созданные в прошлых веках и в наше время. До Нового года вам предстоит соткать свой гобелен по собственному рисунку и получить зачет. Лучшие работы удостоятся места на выставке и премии. Начинаем.
Ингу Вишневскую все заметили еще в первый день, на торжествах посвящения в студенты; главным впечатлением от нее оказалась ее внешность и наряды, созданные с участием ее высокого искусства. Ее представили как мастера во всех видах декоративного художества, строгую до въедливости наставницу. Это чувствовалось.
— Записываем порядок
Часа через два на всех станках подросли сантиметра на три-четыре толстые коврики из яркой шерстяной пряжи. Вместо рисунков на них пестрели многоцветные учебные полоски и пятна, выполненные разными техниками соединения утков и основы. У Марианны получилась сложная волнистая линия из голубой шерсти и косой треугольничек паруса. Фантазия разыгралась. Открылось новое поле для творчества.
На улицу Вавилова Марианна приехала на другой же день в среду после занятий. Накрапывал осенний дождик, асфальт был темным и блестящим. Следуя трамвайным путям, с желтой грушей в свободной руке, она свернула налево к странному сооружению. Во дворе пятиэтажного школьного здания из двух корпусов, соединенных заглубленным спортивным залом, рос, уродливо и впритык, другой дом, узкий и несуразный как шкаф, высотой втрое большей, чем школа; прозрачные стены его были прорезаны каркасным бетоном, за окнами виднелись пестрые занавески, мольберты, банки с кистями. Марианна смотрела с недоумением. Архитектурное нахальство этого урода было вопиющим, неслыханными для Москвы. Тем не менее, уличный номер торчащего выскочки совпадал с номером дома на ее записке. Она подошла ближе и все поняла.
— Сумасшедшие! — ей стало смешно. — Эти художники умудрились выстроить дом на пятачке фонтана на школьном дворе! Но куда смотрели архитекторы? Не успели, наверное, и глазом моргнуть.
Веселая, точно от хорошей шутки, она вошла в «шкаф», взлетела на лифте под самую крышу, на двенадцатый этаж, постучала в дверь номер 12—9. Никто не открыл. Зато из соседней двери выглянул черноволосый толстяк в цветисто-испачканной куртке и длинно улыбнулся.
— Вы натурщица? Заходите.
Марианна гневно сверкнула глазами.
— Я студентка.
— Извините, — проговорил тот, взглянув на широкую папку в ее руке, — я не заметил. Простите великодушно. Вы ищете Мишу? Он, вероятно, в старом здании у Нестора. Вам покажут.
Фыркнув, Марианна повернулась и дробно помчалась вниз по лестничным виткам.
«Нестор какой-то… А уменьшительное как? Надо же.».
Внизу она потянула на себя ручку черного хода в «школу». Судя по царящему скупердяйству, поиском парадного входа можно было пренебречь, там наверняка разместилась парочка-другая мастерских. Сейчас многие так шустрят.
— К Нестору? — строго спросила старушка, сидевшая за столом под уклоном лестницы.
— Точнее, к Михаилу Игоревичу, если он там.
— Там, там. Второй этаж, мастерская номер четыре.
Шагая через ступеньку, готовая к новым головоломкам, она поднялась выше. Так и есть. Вместо светлого школьного коридора, рассчитанного на беготню двух сотен детей, шел узкий темный проход, отгороженный от светлых окон самодельными стенами и случайными дверями. Каждое окно теперь служило искусству. Пахло масляными красками, скипидаром, древесными опилками.
Она остановилась у двери номер четыре, коренной жительницы классной комнаты. Шум голосов был слышен еще с лестницы. Марианна постучала. Гул прервался.
— Кто бы это?
Открыл высокий мужчина, стройный, с прядями волос по обеим сторонам лица. При виде красивой девушки он улыбнулся и подался назад, приглашая ее зайти.
— О, как приятно. Прошу вас.
Тонкие волосы его, свисая на обе стороны, легко отозвались на это движение.
— Здравствуйте, — она переступила порог доверчиво и смело.
В мастерской шло застолье. Человек семь-восемь, одни мужчины, сидели вокруг широкого комода, заляпанного краской, уставленного бутылками и закусками, порезанными прямо на бумаге. С появлением Марианны все взоры обратились к ней.
— О, Марианна! — вскочил Миша. — Это ко мне, ребята, моя студентка. Пойдемте, пойдемте. Извините меня.
— Ну, почему же, — возразил тот, кто открыл ей дверь. — Входите, будьте нашей гостьей. — Он придвинул ей табурет, выкрашенный в серый цвет. — Мое имя Нестор, это мои друзья. Что будете пить? Есть водка и вермут. Нет, еще и джин-тоник остался.
Она не отказалась, села пряменько, как на картинке, чуть-чуть пригубила из стакана, откусила от яблока и стала с интересом постреливать глазами по сторонам. Мастерская была просторная, настоящий школьный класс на два окна. Стены остались белыми, пол зеленым. Посередине комнаты стоял добротный деревянный подрамник; один брус его был расщеплен и перевязан липкой прозрачно-синей лентой. На полу у стен копились большие и маленькие рамы с холстами, прислоненные тыльной стороной наружу. Над ними располагались длинные ряды простых полок, на которых среди пестрых книжных корешков поблескивала однообразным золотым тиснение многотомная энциклопедия. У другой стены ближе к горячим батареям стоял топчан, покрытый одеялом. На подоконниках теснились банки с красками, кистями, карандашами. Стопками лежали тетради и альбомы. Обычная мастерская художника, если бы не присутствие на полу высокой прутяной клетки с крупной птицей.
Марианна посмотрела на хозяина.
— Кто это?
— Фазан. Подарок из Казахстана, — ответил Нестор.
Он наклонился к клетке и погладил пленницу.
— Что, птица, как дела? Скучно, брат?
— Как ее зовут?
— «Птица».
— Можно ее погладить?
— Рискните.
Марианна просунула руку в дверцу с намерением коснуться перьев и рубчатых кожистых лап, как вдруг птица взволновалась и сильно клюнула ее в палец.
— Ой! — она отдернула руку. — Мне показалось, что она ручная.
— Отнюдь, — Нестор качнул головой. — Тут ручных нет, тут все птицы вольные.
— В клетке-то? — улыбнулась она.
— Это внешне. Главное — внутри, не так ли?
— Пожалуй.
Они посмотрели друг на друга. «О, какой», — шепнуло ей. Он зачесал волосы пальцами, но они тут же ссыпались обратно по сторонам лба. Это восхитило Марианну. О, какой…
Нестор накинул на клетку темную ткань.
— Это ночь. Спи, Птица.
Они вернулись к столу. Там разлили по-новой, и вновь стало шумно, как раньше. Марианна повернулась к Мише.
— Здесь в папке пять листов графики и две акварели.
— Прекрасно. Извините, что вам пришлось…
— Мне здесь нравится, Миша.
— Очень рад.
Художники говорили об искусстве. Это не было спором, все слишком давно знали друг друга, да и тема была привычно-глубинной, неисчерпаемой в вечном и сиюминутном сочетаниях, поэтому в ровные суждения
