зайчатиной да медвежатиной. Часа через три кипячения растворы вынесли для охлаждения и настаивания в сенцы, а плиту занял старый гвардеец.
— Шшш, — зашипели котлеты.
Через час пообедали. Что за борщ, за котлеты с подливкой, что за кисель — отменно! А как смотрится на столе! Во всем сказывалась родовая потомственная мастеровитость.
— Такому угощению любой ресторан позавидует, — похвалила Марианна. — Как вам удалось? Вроде ничего особенного и не клали, я подсматривала, и вдруг такой вкус, пышность, сочность! Научите, Елизарий Максимович!
— Кушай на здоровье, дочка, оценила, спасибо на добром слове. Мясо не каждому дается, оно, понятно, мужскую руку уважает. Я в молодости на полк солдат стряпал. У-у, какие едоки были! Сами генералы за солдатскими обедами присылали! Вызывает раз генерал Блюхер, так, мол, и так, жду в гости генерала Георгия Жукова, удиви, Елизарий, чем сможешь. Ну, чем, думаю? Ладно, прибыли генералы, смотр войскам сделали, за стол идут. А перед ними серна дикая лежит, как живая, рожки-копытца посеребренные, рисом-ягодой начиненная, в шкурку собственную забранная, не отличишь. Доволен остался Василий Васильевич, отпуск дал, понятное дело.
Потом погуляли под низкими тучами вдоль мокрых заборов, по безлюдным окраинам, вернулись затемно в тепло и уют. И вновь принялись нагревать, кипятить, процеживать.
— Сейчас мы получим нежный розовый цвет, следи.
Медленно-медленно стала погружать Инга шелковистую белую прядь в глиняный горшочек с темным настоем красных еловых шишек, собранных в прошлом году из-под снега. Подержала и так же неспешно, за тот же хвостик стала вынимать ее. То же проделала со вторым мотком, но дважды, с третьи трижды, и так до тех пор, пока тридцать три оттенка зари от блёклого, тепло-белого до густого розового не повисли на веревочке для просушки. В оставшуюся краску погрузили несколько мотков сразу для крашения в ровный цвет.
— Поняла? На сегодня готовы еще три настоя, болотно-зеленый, сине-фиолетовый и коричневый. Остальные дойдут завтра. Делай сама.
За окном стояла темная октябрьская ночь. Ни одного огонька не светилось в темноте, как ни вглядывайся, ни звездочки над низкими тучами.
— Не страшно деду оставаться здесь на зиму? — спросила Марианна, стоя на крыльце и вслушиваясь в шорох дождя по листве, преющей у забора.
— Говорит, что нравится ему, в городе душно. Даже в туалет «на двор» ходит, не может «комнате». Собака охраняет, мы набиваем холодильник, бываем часто, на машине это просто. Что еще? Старики всегда проблема. Спать мы будем наверху, в холодочке, не возражаешь?
— В светелке?
— Можно бы в горнице, но дедушка храпит так, что стекла дрожат. Ничего, под теплыми одеялами не замерзнем.
Марианне постелили на раскладушке. В любимой ночной сорочке с розочками она юркнула сразу под два теплых одеяла. Хорошо! Поднесла к глазам ладонь, пальцы были невидны.
— Ну и темнота… кромешная.
— Нравится? Согрелась? — Инга улыбнулась из-под пуховой перины. — Тогда загадай желание, пока не заснула. «Засыпаю на новом месте, приснись жених невесте». А как увидишь, не теряйся, дунь перышко в его сторону. Авось, приворожишь.
Марианна вздохнула.
— Не поможет.
— А ты не сомневайся, — засмеялась Инга. — Такая красавица. Как у тебя в этом смысле? Тебе везет в любви?
— Не знаю, — замялась Марианна. — Не очень. То слишком просто, то слишком сложно.
— Но у тебя должна быть куча поклонников. Я уверена в этом. Ты влюблена? Как его зовут?
— Это… моя тайна.
— Аа… тогда умолкаю. Но, судя по всему, ты неопытна, я могла бы помочь. Хороший совет на дороге не валяется. Я постарше, кое-что поняла в жизни, воспользуйся. Поговорим. Не только же крашению учиться… — голос ее звучал участливо и просто.
«А вдруг?»- подумалось Марианне.
— Да, я в тупике, — нерешительно проговорила она. — У меня ужасная история, я просто с ума схожу.
И в доверительной тишине, не видя собеседницы, она стала рассказывать все-все с самого начала. Так иногда бывает в поезде с незнакомыми попутчиками, душа открывается, все ее тайны выходят на свет дружеского участия незнакомого человека. Говорят, в будущем люди будут лечить друг друга доверительной беседой. Кто знает, что происходит, когда общаются два человека? И Марианна раскрылась. Слова сами просились на волю, душа воздвигала воздушные замки, обожествляла, любовалась, каялась и казнилась, молила о взаимности. Инга не верила своим ушам. В столь юном возрасте столь трагический накал! Недаром она выделяется из всего потока. Но, увидела Инга с беспощадной ясностью, карта юной девы бита. Этого Нестора, каким живописало его влюбленное воображение, ей не получить. С таким грандом может справиться только сама Инга, этот орешек по зубам только ей.
Ей, Инге Великолепной.
В прошлом у нее был мужчина, из-за которого она чуть не отравилась. Он разрушил ее волю, «размазал по стенке», заставил исполнять любое желание, даже бил ее под пьяную руку. А был он известным кинорежиссером с мировым именем. И что же? Видел бы кто, как время спустя он молил о встрече, как
— Ты говоришь, Миша знает этого Нестора? — спросила она, когда Марианна смолкла.
— Там все друг друга знают, — устало ответила Марианна и вдруг ощутила, как тонко и остро кольнуло в душу.
— Ладно, спасибо за доверие, — голос Инги был сдержан, даже деловит. — Твой рассказ удивителен, никогда бы не подумала. Ну, спим, спим, — ее постель скрипнула. — Завтра много работы. Спокойной ночи.
«А разговор, а совет? — приуныла Марианна. — Ах, я дурочка, дурочка. Глупая маленькая девчонка».
В те же дни пришло очередное письмо от Димы. Он просил раздать его адрес всем одноклассникам, чтобы писали ему в армию, в темную дождливую южную зиму. Марианна позвонила Саше. Тот обрадовался.
— Ты где сейчас? Куда поступила?
— В Академию текстиля. А ты?
— В Физтех.
— Поздравляю. Сложно там учиться?
— Еще бы! Такие корифеи преподают…
Они посудачили о том, о сем, о специальности, о профессорах, поболтали на равных, как два удачника, знающих, как непросто делается дело. Относительно писем в армию Сашка большого рвения не проявил, но обещал черкануть разок-другой и сообщить адресок приятелям. После него Марианна позвонила Ленке-болтушке. Та записала адрес и тоже пообещала побаловать солдатика письмишком, осчастливить всех номером его полевой почты, и вдруг таинственно понизила голос.
— Слушай, Мари, ты видела Ольку Краснову?
— Мельком, в магазине. А что?
— Ничего не заметила? Совсем ничего?
— Вроде нет. А что случилось?
— Она беременна.
— Не может быть!
