— Ты все понимаешь с полуслова.
Этот стол был мне дороже всей моей коллекции, потому что он принес мне счастье. Через шесть месяцев после окончания Итона, на деньги, заработанные подметанием полов в Сотби, я приобрел тележку и стал объезжать пригороды, покупая почти все, что мне предлагали. Хлам я продавал в лавки старьевщиков, более ценные вещи — маклерам и в семнадцать лет уже подумывал об открытии собственного магазина.
Испанский стол я увидел в гараже человека, у которого только что купил комод поздней викторианской эпохи. Я посмотрел на ажурные железные оковки, скрепляющие четыре мощные ножки, столешницу в четыре дюйма толщиной и почувствовал, что мне становится нехорошо.
Хозяин использовал стол, как верстак, — на ореховой поверхности громоздилось множество банок с краской.
— Если хотите, могу купить, — сказал я.
— Да это же старый рабочий стол.
— Э-э-э... сколько вы за него хотите?
Он посмотрел на мою тележку, куда только что помог погрузить комод. Помял в руках двадцать фунтов стерлингов, которые я ему заплатил. Окинул взглядом мои вылинявшие джинсы и старую куртку.
— Нет, парень, — добродушно сказал он, — не могу я тебя грабить. Ты только взгляни, у него все ножки внизу сгнили.
— Я могу заплатить еще двадцатку, — нерешительно предложил я. — Больше у меня с собой нет.
Мне пришлось долго его уговаривать, и в конце концов он согласился взять с меня лишь пятнадцать фунтов. Потом он долго качал головой и советовал мне немного подучиться своему ремеслу, чтобы окончательно Сотби — аукцион в Лондоне по продаже антикварных вещей, не вылететь в трубу. Но я очистил стол, отполировал изумительной красоты ореховую доску и через две недели продал его маклеру, которого знал еще со времен Сотби, за двести семьдесят фунтов стерлингов.
Вскоре после этого я открыл свой первый магазин и больше не знал горя. Когда через двенадцать лет я продал дело американскому синдикату, у меня было уже одиннадцать магазинов, светлых, чистых, заполненных настоящими произведениями искусства.
Через некоторое время, повинуясь какому-то сентиментальному чувству, я разыскал и купил ореховый стол, а затем отправился в тот самый гараж и доплатил бывшему хозяину верстака двести фунтов, от чего с ним едва не приключился инфаркт. Так что теперь я считал, что кто-кто, а уж я имею полное право класть на него ноги, когда мне вздумается.
— Послушай, откуда у тебя столько ссадин? — спросила Джилли, садясь на постель и глядя, как я раздеваюсь.
Я скосил глаза на темно-вишневые синяки.
— На меня напал осьминог. Она засмеялась.
— Ты безнадежен.
— И мне необходимо вернуться в Ньюмаркет завтра к семи утра.
— Тогда ложись спать. Уже полночь.
Я забрался в постель, лег рядом, и мы вместе стали решать кроссворд в «Таймсе». Мы всегда разгадывали кроссворды перед сном, так что к тому времени, как Джилли потушила свет, я окончательно расслабился и успокоился.
— Я люблю тебя, — сказала Джилли. — Не веришь?
— Конечно, верю, — скромно ответил я. Она обняла меня.
— Хочешь, скажу тебе одну вещь?
— Что?
— Четыре по вертикали не «галлюцинация», а «галлюциноген».
Я расхохотался.
— Спасибо.
— Мне почему-то показалось, что тебе будет интересно.
Я поцеловал ее перед сном.
Джилли разбудила меня, как исправный будильник, ровно в пять часов утра. Она встала и, не приводя себя в порядок, сварила кофе. Распущенные каштановые волосы чуть спутались и в художественном беспорядке обрамляли нежный овал ее лица. Она всегда прекрасно выглядела по утрам. Помешивая сливки в чашке с крепким черным кофе, Джилли уселась напротив меня за кухонный стол.
— У тебя действительно неприятности? — спросила она как бы между прочим.
Я намазал хрустящий хлебец маслом и потянулся за медом.
— В некотором роде.
— Не хочешь говорить?
— Не могу, — коротко ответил я. — Потом.
— Голова у тебя, конечно, насквозь деревянная, — заметила она, — но тело такое же уязвимое, как у всех.
Я удивленно посмотрел на нее, перестав жевать. Она сморщила нос.
— Когда-то я считала тебя человеком загадочным, способным взволновать женскую душу.
— Спасибо.
— А сейчас ты волнуешь меня не больше, чем старые домашние тапочки.
— Как мило, — пробормотал я.
— Мне казалось, что ты волшебник, способный одним мановением руки избавить от банкротства кого угодно... а теперь выяснилось, что никакое это не волшебство, а самый обычный здравый смысл...
— Я ужасно скучный, — согласился я, запивая крошки хлебца остатками кофе.
— Я тебя знаю, как облупленного, — сказала она. — С головы до пят. Эти синяки... — Внезапно она задрожала, хотя в кухне было тепло.
— Джилли, — заявил я прокурорским тоном. — Ты страдаешь от интуиции. — И тем самым выдал себя с головой.
— Нет... от знания, — ответила она. — Побереги себя.
— Ну, конечно.
— Ведь если с тобой что-то случится, — серьезно объяснила она, — где еще я найду квартиру на первом этаже с таким удобным винным погребом?
Глава 5
Когда я вернулся в Ньюмаркет, с неба накрапывал мелкий дождь. Утро было холодным и мокрым, и в довершение ко всему у подъезда стоял белый «Мерседес».
За рулем сидел шофер в форме. Непреклонный молодой Алессандро расположился на заднем сиденье. Когда я остановил машину неподалеку, он, не дожидаясь, пока я заглушу мотор, выскочил из своего «Мерседеса».
— Где вы были? — требовательно спросил он, глядя на капот моего светло-серого «Дженсена».
— А вы? — в тон ответил я и нарвался на один из тех уничтожающих взглядов, по которым он был большим специалистом.
— Я приехал тренироваться, — свирепо заявил он.
— Это заметно.
На нем были сверкающие глянцем коричневые сапоги и прекрасно сшитые брюки для верховой езды, а также теплая непромокаемая куртка на «молнии» с капюшоном, из дорогого спортивного магазина, и бледно-желтые перчатки на шнуровке.
Он был скорее похож на рекламную картинку в «Кантри Лайф», чем на ученика, пришедшего работать в конюшни.
— Мне надо переодеться, — сказал я. — Начнем, как только я освобожусь.
— Хорошо.
Он опять забрался в машину, но в нетерпении из нее выскочил, как только я снова появился в манеже. Кивком головы я пригласил его следовать за собой и направился к Этти, на ходу обдумывая план предстоящего сражения.
Этти была в третьем деннике одной из конюшен и помогала низкорослому конюху седлать кобылу.
