долгие годы, медленно разрушая организм человека, который даже об этом не подозревает. Стерильность может наступить через несколько лет после заражения, но пока этого не произошло, вполне возможно зачатие детей, пораженных заболеванием прямо в утробе матери. Как правило, они являются на свет мертворожденными. Некоторые выживают, но каждый из них обязательно чем-то болен.
Алессандро сказал, что Энсо заболел уже после его рождения, значит, с ним все было в порядке. Но венерическое заболевание объясняло скандалы, которые устраивала его мать, и их бурный развод.
— Генрих VIII, — терпеливо повторил он, — был болен сифилисом. Екатерина Арагонская принесла ему дюжину мертворожденных младенцев, а ее единственная выжившая дочь, Мария, была бесплодной. Его болезненный сын, Эдуард, умер молодым. Ничего не могу сказать о Елизавете, слишком мало данных. Он все время упрекал своих бедных жен в том, что они не приносят ему наследников, хотя виноват был сам. Изувер, фанатик — в своем стремлении иметь сына... он рубил головы направо и налево... навязчивые идеи, типичные при подобном заболевании.
— То есть как?
— Перечный король, — ответил врач, как будто мне все сразу должно было стать ясно.
— О боже, при чем здесь перец?
— Да нет, не Генрих VIII, — раздраженно сказал он. — Перечный король — совсем другая личность. Как бы вам объяснить... в медицинских учебниках, при описании прогрессирующих осложнений, которые могут возникать в результате сифилитической болезни, упоминается перечный король. Он был обычным человеком с манией величия, и у него появилась навязчивая идея насчет перца. Он поставил перед собой цель скупить все запасы перца в мире и стать его единственным обладателем, а так как он был фанатиком, ему это удалось.
Я попытался хоть немного разобраться в том, что он говорил.
— Вы хотите сказать, что в следующей после стерильности стадии заболевания нашему гипотетическому больному ничего не стоит убедить себя, что он может горы свернуть?
— И не только убедить, — ответил он, кивая, — но и на самом деле сворачивать горы. До поры до времени, конечно. Рано или поздно и эта стадия кончается.
— А потом?
— Паралич нервной системы. Полная потеря разума.
— Неизбежно?
— Да. Но не у всех больных наступает паралич, и не у всех параличных наблюдалась мания величия. Я привел вам в пример частные случаи... крайне редкие осложнения.
— Только это меня и радует, — произнес я с воодушевлением.
— Вы правы. Если когда-нибудь вам повстречается больной с манией величия, бегите он него как можно дальше. И как можно скорее: эти люди крайне опасны. Существует гипотеза, что Гитлер был именно таким человеком... — Доктор внимательно посмотрел на меня, и его слезящиеся глаза широко открылись. Взгляд его скользнул по повязке, на которой висела моя рука, и когда он вновь обратился ко мне, видно было, что он сам не верит тому, что говорит.
— Вы убежали недостаточно быстро...
— Меня сбросила лошадь, — сказал я. Он покачал головой.
— Это был прямой удар. Я видел... но не поверил собственным глазам. Честно говоря, сначала не мог понять, в чем дело.
— Меня сбросила лошадь, — повторил я. Доктор посмотрел на меня с прежним любопытством.
— Как хотите. Вас сбросила лошадь... Так и запишем в книге вызовов. — Он встал с кресла. — Только не становитесь больше на его пути. Я говорю совершенно серьезно, молодой Нейл. Не забывайте, что Генрих VIII отрубил очень много голов.
— Не забуду, — ответил я. Как будто я мог забыть.
Я пересмотрел версию «меня сбросила лошадь» и ради Этти поменял ее на «я свалился с лестницы».
— Какая досада, — посочувствовала она, совершенно искренне посчитав меня растяпой. — Я отвезу вас на проездку в «Лендровере».
Я поблагодарил ее, и, пока конюхи готовили лошадей, мы пошли проведать Архангела. Впрочем, я наведывался к нему настолько часто, что это вошло у меня в привычку.
Архангела содержал в самом безопасном деннике самой безопасной конюшни, и с тех пор, как Энсо вернулся в Англию, этот денник охранялся днем и ночью. Этти считала, что я переусердствовал, но мне пришлось настоять на своем.
Днем в конюшне номер один всегда было несколько человек. Ночью — фотоэлемент предупреждал о появлении нежелательных лиц. Двое специально приглашенных из агентства безопасности людей дежурили по очереди, наблюдая за денником Архангела из окна комнаты владельцев, которое выходило прямо на конюшни, а их восточно-европейская овчарка была посажена на длинную цепь перед входом в конюшню и рычала на каждого, кто пытался войти внутрь.
Конюхи высказывали мне претензии по поводу овчарки, потому что каждый раз, когда им нужно было зайти в конюшню к какой-нибудь лошади, приходилось обращаться к охраннику за помощью. «Во всех остальных помещениях, — справедливо указывали они, — собаки дежурят только по ночам».
Этти помахала рукой охраннику у окна. Он кивнул, вышел в манеж и придержал овчарку, чтобы мы смогли пройти. Когда я распахнул верхнюю створку двери денника, Архангел подошел к нам и высунул нос наружу, вдыхая нежный майский воздух. Я погладил его, потрепал по шее, в который раз восхищаясь шелковистой шкурой, и подумал, что он еще никогда так хорошо не выглядел.
— Завтра, — сказала Этти скакуну, и ее глаза заблестели. — Завтра посмотрим, на что ты способен, малыш. — Она улыбнулась мне по-товарищески, наконец-то признавая, что я тоже принимал участие в его подготовке. За последний месяц лошади из наших конюшен побеждали все чаще и чаще, и беспокойное выражение постепенно исчезло с ее лица, сменившись чувством уверенности, которое никогда не покидало ее раньше. — Заодно проверим, как тренировать его перед скачками в дерби, добавила она.
— К этому времени вернется мой отец, — напомнил я, стараясь еще больше успокоить ее, но улыбка внезапно погасла, и Этти посмотрела на меня отсутствующим взглядом.
— Верно... Вы знаете, я как-то совсем забыла... Она повернулась и вышла в манеж. Я поблагодарил охранника, экс-полисмена, и умоляющим голосом попросил его быть особо бдительным в течение следующих тридцати шести часов.
— Надежней, чем в английском банке, сэр. Не беспокойтесь, сэр. — Он говорил очень убедительно, но я почему-то решил, что он оптимист.
Алессандро не появился ни на первую, ни на вторую проездки, но когда, вернувшись домой, я с трудом выбрался из «Лендровера», который не пропустил по дороге ни одного ухаба, Алессандро стоял у ворот манежа и поджидал меня. Не обращая на него внимания, я направился в контору, но он пошел навстречу и перехватил меня на полпути.
Я остановился и посмотрел на Алессандро. Он держался скованно, лицо его еще больше осунулось и побледнело от нервного напряжения.
— Простите, — запинаясь, сказал он. — Простите. Он рассказал мне... Я этого не хотел. Я его не просил...
— Хорошо, — спокойно ответил я и подумал о том, что держу голову набок, стараясь хоть немного утихомирить боль, и что сейчас самое время выпрямиться. Я выпрямился.
— Он сказал, что теперь вы согласитесь дать мне Архангела.
— А вы как считаете? — спросил я. На лице Алессандро отразилось отчаяние, но он ответил, не задумываясь:
— Я считаю, что нет.
— Вы очень повзрослели, — сказал я.
— Я учусь у вас... — Он вздрогнул и умолк. — Я хочу сказать... умоляю вас, позвольте мне участвовать в скачках на Архангеле.
— Нет, — мягко ответил я.
— Но он сломает вам вторую руку. — От волнения Алессандро заговорил торопливо, глотая слова. — Он так говорит, а он всегда делает, что говорит. Он опять сломает вам руку, а я... я... — Алессандро сглотнул,
