– Торопимся мы, – сообщил Порфирио, недовольный этой встречей. – Другой раз придем, вся жизнь впереди.
– Воля ваша, – печально сказал Культя и скорчил скорбную рожу.
– Разве можно людей силком тащить? – завелся Олегарио. – Кто без греха, все мы человеки. Еще мулов потеряем…
– Или моих заимеете… – откликнулся Мельгар.
– Что ты к нам пристал? – возмутился Иларио, Олегарио же спросил:
– А где твои мулы. Культя?
– Воспитанные люди вопросов не задают, – назидательно сказал Мельгар. – Верно. Сикамбра? Так у вас, у испанцев, принято? – обратился он к дону Касуалидону, которому это прозвище нравилось не больше, чем пинок под зад. – Мулы как мулы… Где надо, там и есть… Кто может, уведет…
– А, черт, ставлю на другого, он еще лучше:.
Слова эти вырвались у Иларио из самого сердца, и мужчины молча приняли их. Никто не говорил, все только пыхтели, навалившись на стол, чуть ли не припадая к нему лбом и не слыша ливня, барабанившего но крыше и по тростниковым стенам. Дым стоял столбом во влажном воздухе. Игроки жадно глядели на маленькие роковые кости. Три… пять… шесть… выиграл!.. Один… два… четыре… проиграл!.. Игроки глядели в странный мир, где сейчас нет ничего, а через миг – ничего не исправишь, и богатством твоим ведает случайное сочетание условных знаков судьбы.
– Дай швырну! – крикнул Олегарио, хватая за руку друга, который уже взял кости, чтобы разыграть второго мула из купленных на побережье.
– Почему это ты? – вырвался Иларио, сжимая кости в кулаке и сопротивляясь натиску. – Ты мне руку сперва разожми.
– Тебя женщина любит, тебе нельзя, а у меня никого нету. Она тебя ждет. Если ты ее любишь, дай мне кости… – Погонщики никогда не называли по имени женщину, к которой относились серьезно. Назовешь имя – и как бы овладеешь чуткой возлюбленной. Зато о тех, с кем они просто спали, они говорили без умолчаний.
– Дай кости, уважь ты меня, мула потеряешь…
– Отстань!
– Не отстану.
– Я выиграю!
– Проиграешь! Жалко обоих терять. Давай брошу; ну не ради твоей, так ради Мигелиты!
Услышав имя девицы, созданной его воображением и ставшей для него такой же реальностью, как и живые люди, Иларио выпустил кости из потного кулака, и пальцы у него задрожали.
– Ас ним играть то же самое? – спросил испанец Касуалидон, навалившись на Культю с того бока, где не было руки. – Он мула отдаст?
– А то как же… – отвечал Порфирио, охваченный диким страхом. Он был силен и смел, в драке держался до последнего и бил наповал, но игры не любил и боялся. Не с кем схватиться толком, некого побороть. Удача – пустое дело, ею балуются те, кому не по плечу труд, который из врага становится другом. Жить надо, они и швыряют кости, и ловчат при этом.
– Конечно, отдаст, – сказал Культя. – Что в лоб, что по лбу. Дед мой, чтобы гамак не прохудился, спал в трех гамаках по очереди.
– Бросаю! – крикнул Олегарио, но костей не бросил, сдвинул шляпу и с неудовольствием воззрился на огромного лысого петуха. Теперь дело ясное! Boт почему им не везет… – Петуха бы убрать… – сказал он. – Нехорошая птица… Выкиньте-ка его!.. Мы туч гибнем, а эта дрянь ошивается!
– Оставь петуха, – ответил Культя Мельгар, – ничего он тебе не сделал.
– Не везет мне из-за него! Если ты с ним в сговоре, так и скажи, я играть не буду и его не трону. Что я, дурак, против двоих переть? И кости твои, и петух еще… Знал бы, своего бы принес.
– У себя распоряжайся, а тут не заводись! Ты погонщик, ну и гони сюда беса, а петуха не тронь!
– Дерьмо ты собачье…
– От дерьма слышу!
– Тьфу, мерзость! Даже страх берет. Не вышвырнешь его на двор – не буду играть. Не могу я при нем!
– А чего такого?
– Да он тебе ворожит!
– Заткнись ты, давай играть!
– При петухе не буду!
– И верно! – воскликнул Иларио. – Без этой щипаной твари нам бы повезло!
– Объясни ты ему, Сикамбра! – взмолился Культя, скаля клыки – других зубов у него не было.
Испанец Касуалидон, не любивший своего прозвища, попытался унять страсти, объяснив, что петуха выбросить нельзя, так как он предупреждает о приближении отряда.
– Ну и что? – не унимался Олегарио. – Одно дело – отряд, другое – петух. Нет уж, я погонщик, так мулов и погоняю, а не птицу, и хлыстом, а не тыквой по голове.