– Ой, сынок умирает! Сынок умирает! Ой, родненький, ой, сладенький, ой, хорошенький! Идите сюда! Откройте! Откройте! Бога ради, откройте! У меня сынок умирает! Пресвятая богородица! Он, святой Антоний! Святая Катерина!
За стенами продолжался праздник. Второй день – как первый. Экран – вроде эшафота; в парке – ходят по кругу рабы, вращают ворот.
XVII. Каверзная любовь
– Придет… не придет…
– Вот помяните мое слово!…
– Он опаздывает. Только бы пришел, правда?
– Придет, как пить дать! Вы не беспокойтесь. Разрази меня бог, если не придет!…
– Как вы думаете, он узнает что-нибудь о папе? Он сам предложил…
– Надо полагать…
– Ах, только бы не узнал плохого!… Сама не пойму… Я, наверное, схожу с ума… Хочу, чтоб он скорей пришел, хочу все узнать… Пусть лучше не приходит, если плохие новости!
Из угла импровизированной кухни хозяйка слушала дрожащий, срывающийся голос Камилы, которая лежала в кровати. Перед статуей мадонны, прямо на полу, горела свеча.
– Придет, придет, и хорошие вести принесет, помяните мое слово… Скажете, откуда мне знать? Сердцем чую, это уж как по-писаному… Я этих мужчин… Рассказала бы вам – не поверите… конечно, – разные бывают… да нет, все на один лад… Все равно как собаки… Кость почуют – тут как тут…
Камила безучастно смотрела, как хозяйка раздувает огонь.
– Любовь – она вроде леденца на палочке. Начнешь сосать – сладко, а потом – глядь, одна палочка осталась!
На улице послышались шаги. Сердце у Камилы забилось так сильно, что пришлось схватиться за грудь обеими руками. Шаги миновали дверь и вскоре затихли.
– Я думала – он…
– Скоро будет!
– Я думаю, он сперва пошел к моим. Наверное, они придут вместе с дядей Хуаном…
– Брысь!… Кот к молоку полез. Гоните его…
Камила посмотрела на кота, который, испугавшись хозяйского окрика, слизывал с усов молоко у блюдечка, забытого на стуле.
– Как зовут вашего кота?
– Ладаном…
– А у меня была кошка… Ее Капля звали…
– Вот – идет кто-то! Может…
Это был он.
Пока хозяйка отпирала дверь, Камила кое-как пригладила волосы. Сердце колотилось. К концу этого дня (много раз ей казалось, что ему не будет конца) она совсем ослабела, нала духом, оцепенела, осунулась, словно тяжелобольная, которая слышит, как шепчутся перед операцией врачи.
– Хорошие новости, сеньорита! – сказал с порога Кара до Анхель, поспешно сгоняя с лица печальное выражение.
Она стояла у кровати, держась за спинку, лицо застыло, глаза полны слез. Фаворит взял ее руки.
– Сперва – самое важное, о вашем отце. – Он взглянул на хозяйку и, не меняя интонации, заговорил о другом: – Ваш отец не знает, что вы здесь…
– А где он?…
– Успокойтесь!
– Мне бы только знать, что он невредим!…
– Вы присядьте, дон-н-н… – вмешалась хозяйка, подставляя ему скамеечку.
– Спасибо…
– Вам есть о чем поговорить, да и я вам вроде не нужна, так что я пойду, – посмотрю, что там с Лусио, а то как утром ушел, до сих пор его нет.
Фаворит чуть было не попросил ее не оставлять его вдвоем с Камилой.
Но хозяйка уже вышла в темный патио – переменить юбку, а Камила отвечала ей:
– Да вознаградит вас господь, сеньора, за все! Слышите?… Она такая добрая, бедняжка! Все такое хорошее говорила! Что вы очень хороший, и богатый, и благородный, и она вас давно знает…
– Да, она добрая. Но все же при ней не все можно сказать, и нужно было, чтоб она ушла. О вашем отце известно одно: он бежал, и пока он не перейдет границу, вы не получите других сведений. Скажите, вы говорили о нем что-нибудь этой женщине?
– Нет, я думала – она все знает…
– Так вот, она не должна ничего знать.
