От собственного рассказа она, казалось, протрезвела, глаза, еще несколько минут назад мутные, приобрели нормальное выражение.
– Ты третья, кому теперь известна эта история, – Марта задумчиво потерла лицо, – надеюсь, больше об этом не узнает никто.
– Послушай, а кто все-таки была мать ребенка?
– На следующий день, – не отвечая на вопрос, продолжала Марта, – мне принесли девочку. Веришь ли, я испытала такой прилив нежности к ней, словно она и вправду была моей дочерью. Я смотрела на нее и не могла оторваться. Видимо, в родившей женщине действует инстинкт, и безразлично, твой ли ребенок у тебя на руках или чужой. Не случайно ведь многие животные могут воспитывать вместе со своим потомством новорожденных другого вида. А у меня на руках был не котенок или щенок, это и вправду была моя дочь.
Прибежала Люська.
«Ну как вы тут?» – спросила она, с любопытством и тревогой поглядывая на нас. Я, помню, от счастья и сказать ничего не могла. Пришла и заведующая, принимавшая у меня роды. Она ничего не заметила. Откровенно говоря, ее прихода я боялась больше всего. И тут пронесло…
Потом явился Павел с букетом цветов, родители, свекор со свекровью. Все ликовали.
Вечером снова пришла Люська.
«Вот видишь, все нормально, – заявила она, – никто ничего не заметил. О том, что случилось, знаем ты и я».
«Кто все-таки мать ребенка?» – напрямик спросила я.
«Тебе же сказали».
«Неужели у нее не было ничего, что могло бы хоть как-то помочь установить личность?»
«Знаешь что, ее отправили в морг, но все вещи ее пока здесь. Если тебе так хочется, можешь лично провести расследование. Но меня – уволь. Я и так сделала достаточно. Копаться в чужих грязных тряпках не желаю. Ты ведь уже можешь передвигаться? Отлично. Когда все уснут, я за тобой приду. Осмотришь ее вещи».
Ночью я, кое-как ковыляя, пришла в ту же комнату, где до этого лежал труп.
«Вот, смотри», – Люська кивнула на груду тряпок, лежащих в углу на газете, хмыкнула и ушла.
Преодолевая брезгливость, я начала копаться в несвежей одежде. Из верхней одежды был только джинсовый сарафан.
Прежде всего я проверила карманы. Пусто. Совершенно ничего – ни денег, ни автобусного или троллейбусного билета, ни просто какой-нибудь бумажонки. Сарафан был импортный и изрядно поношенный. «Очень странно», – подумала я. Женщина она, помнится, была видная, так неужели у нее с собой не было никакой косметики? Допустим, нет сумочки, но помаду или пудреницу можно было положить в карман?
Оставалось белье. Сначала я вообще не хотела его разглядывать. Как-то неудобно перед покойницей стало. Потом подумала и решила довести дело до конца. А тут меня ждала еще одна загадка. И трусики, и лифчик были явно импортного производства. Причем очень высокого качества. Уж я-то в этом разбираюсь. Но самое странное, ярлыки были явно срезаны. От них остались лишь короткие язычки. Почему? Зачем?
Я отложила белье и занялась туфлями. Они были самые обычные, стоптанные и чиненые. Никогда не поверю, что женщина, носившая такое белье, могла бы надеть подобную обувь. Но чего в жизни не бывает!
Я сидела и размышляла, кто же она была, мать моего ребенка, и в этот момент мне показалось, что за спиной у меня кто-то стоит. Я явственно почувствовала чье-то присутствие. Меня словно сковало. Я напряглась и, не в силах пошевелиться, ждала не то удара, не то вопля. Но все было тихо. Наконец я собралась с силами и резко повернулась. Никого. Комната была пуста. Еще несколько минут я не могла перевести дыхания. Тут появилась Люська.
«Ну что, нашла что-нибудь интересное?» – Я развела руками.
«Ладно, пойдем, а то вдруг кто-нибудь явится».
«Послушай, – спросила я ее, – а можно мне взять ее белье?»
«Носить собираешься?» – хохотнула она.
«Да ну тебя, просто на память».
«Странная причуда. Пожалуйста, если хочешь, можешь взять. Все равно сожгут».
«А смотри, белье явно импортное».
Люська брезгливо скривила губы.
«У этих шлюх чего только не бывает. Подобрали ее на вокзале. Не то на железнодорожном, не то на авто. Была без сознания. Начались схватки, а она словно и не понимала этого. Нашла место рожать – на вокзале!»
«А как ты думаешь, она здорова?»
«С анализами все в порядке. Палочек Коха и спирохет не зафиксировано, об остальном остается только гадать. Она показалась мне девицей весьма ухоженной, руки явно не знали стирки и мытья полов. Хотя, конечно, такой сорт женщин мытьем полов не занимается. Может быть, мамина дочка, сбежавшая от позора из дому?»
«Значит, у нее могут быть родители?»
«Родители у всех есть. Я бы на твоем месте не вдавалась в подробности. Послушайся совета».
«А на операционном столе она ничего не говорила?»
«Ты все не можешь успокоиться. Она же в бреду была. Мне показалось, что иностранные слова произносила. Но, может быть, только показалось».
«Какие слова?»
«Вроде латынь, а может, итальянский…»
«Ты это серьезно?»
«Все, – сказала Люська, – больше я на эту тему не разговариваю. И вообще. Ничего не было. Забудь».
Марта замолчала и закурила. Теперь она совсем протрезвела.
– Что же было дальше? – заинтригованная Галина во все глаза смотрела на подругу.
– А ничего до сегодняшнего дня. Все спокойно. Я последовала совету Люськи и забыла обо всем.
– Плохо же ты забыла, вон какие подробности рассказала.
– За-бы-ла!!! Все. Но, – она подняла палец кверху, – я до сих пор убеждена, что в той комнате, кроме меня, кто-то был.
Поздно вечером приехал Павел. До тех пор Галина оставалась у Глиномесовых и с нетерпением ждала известий. Неудивительно, что в данном случае она принимала чужую беду как свою. Судьба Маши глубоко затронула ее. Но к тревоге за девочку примешивалось какое-то иное чувство. Что-то в этой истории было необычно, таинственно. Что-то такое, о встрече с чем человек мечтает всю жизнь. Мечтает и страшится этой встречи.
На Павле лица не было. Он старался казаться спокойным, однако это плохо ему удавалось. Молча прошел на кухню, сел за стол, отломил кусок от лежащей булки, отрезал кружок колбасы и стал механически жевать.
– Ну что там?! – в один голос закричали обе женщины.
Павел тоскливо взглянул на них.
– Боюсь, что плохо.
Марта без сил опустилась на табурет и закрыла лицо руками. Ее поза выражала невысказанный упрек. Молчала и Галина.
– Машка, вне всякого сомнения, похищена, – угрюмо сообщил Павел, – все эти разговоры, что она заблудилась в лесу, – чушь собачья! Лесов там хоть и много, но это скорее перелески, и они почти все пересечены дорогами. Конечно, леса прочесывают. Начали искать с утра, я сам с ними ходил, но безрезультатно. По еще одной версии она могла утонуть. Однако тамошняя речка, что называется, воробью по колено. Тоже всю облазили – ничего.
Предположили, что она могла, никому ничего не сказав, уехать домой. Скажем, на попутке. Но, если бы это было так, она бы уже приехала. Кроме того, бабка твердит, что они не ругались и Маша ни о чем
