Целый дремучий лес национальных вопросов встал вокруг нас и заслонил русское небо. Голоса всех сущих в России языков заглушили русский язык. И неизбежно, и праведно. Нам плохо, а им еще хуже; у нас болит, а у них еще сильнее. И мы должны забывать себя для них.
И вот почему вы говорим националистам:
– Перестаньте угнетать чужие национальности, чтобы мы имели право быть русскими, чтобы могли показать свое национальное лицо с достоинством, как лицо человеческое, а не звериное. Перестаньте быть юдофобами, чтобы мы могли не быть юдофилами.
Возьму один пример наудачу.
Еврейский вопрос имеет сторону не только национальную, но и религиозную. Между иудейством и христианством существуют, как между двумя полюсами, глубокие притяжения и столь же глубокие отталкивания. Христианство вышло из иудейства, Новый Завет из Ветхого. Апостол Павел, который больше всего боролся с иудейством, желал «быть отлученным от Христа за братьев своих по плоти», т. е. иудеев.
О притяжениях говорить можно, а об отталкиваниях нельзя. Как, в самом деле, спорить с тем, кто не имеет голоса. Бесправие евреев – безмолвие христиан. Внешнее насилие над ними – внутреннее насилие над нами. Нам нельзя отделять христианства от иудейства, потому что это значит, как выразился один еврей, проводить «новую духовную черту оседлости». Уничтожьте сперва черту материальную, и тогда можно будет говорить о духовной. А пока это не сделано, правда христианства пред лицом иудейства останется тщетною.
Почему сейчас, во время войны, так «заболел» еврейский вопрос? Потому же, почему «заболели» и все вопросы национальные.
«Освободительной» назвали мы эту войну. Мы начали ее, чтобы освободить дальних. Почему же, освобождая дальних, мы угнетаем близких? Вне России освобождаем, а внутри – угнетаем. Жалеем всех, а к евреям безжалостны, За что?
Вот они умирают за нас на полях сражений, любят нас, ненавидящих, а мы их ненавидим, любящих нас.
Если мы будем так поступать, нам перестанут верить все; нам скажут народы:
– Вы умеете любить только издали. Вы лжете.
А мы ведь надеялись, что наша сила в правде. Мы хотели правдою победить силу. Если все еще хотим, то не будем лгать, ослаблять ложью правды нашей, силы побеждающей.
Немцы говорят: война за мир, за власть над миром – и так и делают. А мы говорим: война за мир, за примирение, освобождение мира – и не делаем того, что говорим. В слове «мир» немцы ставят точку над і. Неужели все наше отличие от них только в том, что мы этой точки над і не ставим? На русском языке «миръ» и «міръ» звучат одинаково», тем более нам нужно не языком, а сердцем отличать себя от наших врагов, сделать так, чтобы народы поняли, за что мы воюем, – за власть над миром или за освобождение мира.
Начнем же это делать с евреев.
Но пусть не забывают народы угнетенные, что свободу может им дать только свободный русский народ.
Пусть не забывают евреи, что вопрос еврейский есть русский вопрос.
Вяч.И. Иванов
Одной из коварнейших и вреднейших доктрин нашего времени представляется мне модная идеология духовного антисемитизма, приписывающая арийству (величине – этнографически, не лингвистически – загадочной) многие превосходные и блистательные качества, в семитических же влияниях на арийство и примесям к арийской стихии усматривающая исключительно отрицательные энергии, служившие искони препятствием свободному раскрытию творческих сил арийского гения.
Эта идеология хотела бы отнять у эллинства Афродиту, которая пришла к эллинам от семитов, а у христианства подрубить его серединный и глубочайший корень – веру в «трансцендентного», или, попросту живого Бога. Тело христианства она как бы рассекает на две половины, отметая одну и спасая другую, – ту, формы которой перед трибуналом ученых хитрецов, прикинувшихся романтиками арийства, оправдываются аналогиями эллинской религиозной мысли.
Это богоборческое и втайне христоборческое учение, один из троянских деревянных коней германского изделия, явно предназначено было «индо-германизировать» мир, когда внезапно наступили сумерки богов берлинской Валгаллы. Но все же оно успело прельстить немало умов, помраченных предрассудками: вместе с теоретиками «имманентизма» ему обрадовались беззаботные о делах религии антисемиты по политическому расчету и психологическому предрасположению, не помнящие родства христиане и, вслед за антицерковниками разных толков, даже атеисты из евреев, родства стыдящиеся и похожие в мире Божьем на соль, потерявшую свою силу.
Мы до такой степени запутали, исказили и перезабыли все святое и правое предание, так отвыкли мы вникать разумом в затверженные наизусть ясные слова стародавней э правды, что парадоксом может показаться утверждение: чем живее и глубже в христианине церковное сознание…, тем живее и глубже чувствует он себя, как сын Церкви, – не скажу только филосемитом, – но поистине семитом в духе. Трогательная любовь Владимира Соловьева к еврейству – простое и естественное проявление его любви ко Христу и внутреннего опыта погруженности в Церковь. Тело Церкви для мистика – истинное, хотя и невидимое тело Христово, и через Христа – тело от семени Авраамова. Это последнее тело, подобно завесе Иерусалимского храма в час смерти крестной, разодралось надвое; и та часть его, которая есть еврейство, болезненно ищет целого, томится и ревнует, и горько гневается на другую часть, тоскующую, в свою очередь, по воссоединению и целокупности мистического Израиля.
Кто в Церкви, любит Марию, кто любит Марию, любит, как мать, Израиля, имя которого с именами ветхозаветных патриархов и пророков торжественно звучит в богослужебных славословиях. Психология правомощных представителей земной организации церковного общества в разные времена могла быть отравлена ненавистью к еврейству, не исконному, а наличному, в котором они подозревали скопище врагов Христовых, – но именно за то, что оно представлялось им уже лишенным истинного еврейского духа, уже как бы и не семенем Авраамовым. Но что значат эти блуждания званых и неизбранных перед единым свидетельством апостола Павла?
Итак, мне, занявшему в этих строках точку зрения религиозной мысли, хотелось бы напомнить, что быть христианином, значит быть уже не язычником, не просто арийцем по крови, но через крещение (оно же включает в свое сакраментальное содержание и обрезание) чадом Авраамовым и, следовательно, в таинственном смысле, братом потомков Авраамовых по крови, которые наследия, по апостолу, не лишены, если же нас проклинают, должны быть, по слову Христа, нами благословляемы. Но мне лично не кажется, чтобы Христа еврейство действительно ненавидело – разве ненавидит Его, наперекор своей тайной и предчувственной любви к Нему, тою особенною ненавистью, происходящею из любовной обиды и ревности, которую эллины определяли как отрицательный лик Эроса, – как «Антиэрос».
Мне думается, что евреи – провиденциальные испытатели наши и как бы всемирно-исторические экзаменаторы Христианских народов по любви ко Христу и по верности нашей Ему. И когда дело Его в нас просияет, исполнятся их требования и ожидания, и они убедятся, что другого Мессии им ждать не нужно. В нас же, если бы мы были со Христом, не было бы и страха перед испытателями: ибо любовь побеждает страх.
В заключение, – как бы ни сложны были счеты русской души с еврейством, до сих пор, за редкими исключениями, все же не хотящим ее полюбить, и не столько ее самое, сколько то, что для нее дороже ее самой, – ее заветные святыни, – не хотящим полюбить ее, как ни странно сказать это, несмотря на частое и беззаветное слияние с нею в ее страданиях, – пусть помнят все, в ком звучат отдельные противоречивые голоса этого душевного спора, окончательный и бесповоротный приговор прослывшего «антисемитом» Достоевского по русско-еврейской тяжбе (Дневник Писателя, март 1877 г., ІІІ, 4):
«Я именно говорю и пишу, что все, что требует гуманность и справедливость, все, что требует человечность и христианский закон, – все это должно быть сделано для евреев. Я написал эти слова выше, но теперь я еще прибавлю к ним, что, несмотря на все соображения, уже мною выставленные, окончательно стою, однако же, за совершенное расширение прав евреев в формальном законодательстве и, если возможно только, и за полнейшее равенство прав с коренным населением (хотя, может быть, в иных
