и с портфелем… Таращится так, что, кажется, глаза из орбит вылезут. А улыбочка-то какая умильная на физиономии. Помани его Вера пальцем, сейчас все бросит и побежит следом как кобель за течкующей сучкой.
Тут Вера внезапно опомнилась.
«Как кобель за сучкой», да еще за «течкующей»… Ничего себе выражения! Раньше даже в мыслях она ничего подобного себе не позволяла. Такие словечки свойственны маргиналам, плебсу, а она к таковым себя не причисляла. Но ведь раньше и жила вовсе по-другому. По ресторанам не шлялась, на главных редакторов, да еще в их собственном кабинете, не нападала, насиловать ее никто не пытался. И мужики вокруг раньше не колбасились. Почему же все изменилось? Вот опять: «мужики», «колбасились»… Не ее это лексикон. Он скорее подходит какой-нибудь базарной торговке…
Да скоро ли эти уроды закончат препираться?
– Эй, вы! – крикнула Вера. – Кончайте базар!
Оба поклонника с изумлением воззрились на нее.
– Гриша, иди сюда. А ты, Миша, пока стой на месте.
Абрамов неуверенно приблизился.
– Ключи давай! – В голосе Веры звучала такая властность, что Григорий Ефимович безропотно выполнил требуемое.
Вера сунула ключи в карман и на этот раз обратилась к Сабурову:
– Миша! Ко мне!
Сабуров покорно подбежал к ней. На губах его играла угодливая улыбочка. Глаза сияли от вожделения.
– Знаешь что, дорогой?! Давай-ка съездим ко мне в редакцию. На такси, естественно. Ты сходишь и узнаешь, что там и как, а я посижу в машине.
– Да, конечно, конечно… – засуетился Сабуров.
– А ты, Гриша, иди работай, – распорядилась Вера, увидев, что Абрамов сделал шаг в ее направлении.
Сабуров быстренько поймал желтенькую «волгу» с табло на крыше, и они уселись в нее.
– Ты, Миша, когда войдешь в редакцию, топай сразу к главному, – наставляла Сабурова Вера. – На секретутку не обращай внимания, если задерживать станет. Войдешь, и с ходу: где Воропаева? Почему ее нет на работе? Не рассусоливай. Построже с ним. Если что, прикрикни. Потом к ответсеку зайди. Тоже поинтересуйся, но тут повежливее держи себя, поделикатнее. В корректорскую загляни. Посмотри, кого там посадили вместо меня. Уяснил?
– Все сделаю, как ты велишь, – с готовностью отвечал Сабуров.
Когда подъехали к редакции, Сабуров поспешно выскочил из такси и почти побежал ко входу. Он сильно сутулился и размахивал длинными руками, напоминая человекообразную обезьяну. Вера хихикнула.
– Ну и оказия сегодня ночью случилась, – неожиданно заметил доселе молчавший шофер.
– А что такое? – поинтересовалась Вера.
– Знаете, где дурильник находится? – спросил шофер.
Вера вздрогнула:
– Естественно.
– Вот в нем и случилась. Дурочка одна сегодня ночью оттуда упорола.
– Сбежала, что ли? – холодея, спросила Вера.
– Ну! Так мало того что упорола. Она там всех поубивала.
– Кого это всех?
– Одного врача и двух санитаров.
– Не может быть?!
– Точно. Да дурочка, говорят, не простая, а… как это? А, вот! Социально опасная! Сначала, говорят, в той палате, где лежала, поработала. – Таксист издал ртом трескучий звук, видимо, должный свидетельствовать о кровавой оргии. – А затеяла она это все потому, что приревновала. Там у них, в дурильнике этом, нравы как в зоне. Однополая любовь процветает. Когда баба… – он обернулся и бросил косой взгляд на Веру, – женщина то есть, с женщиной… Ну, амурничают. И эта, которая сбежала, замочила изменницу. А санитары на нее. Она и санитаров замочила. И доктора за компанию…
– Поймали ее? – превозмогая себя, поинтересовалась Вера.
– Какое! Упорола, и с концами. Теперь менты по городу рыщут, ловят ее.
«А я, идиотка, Сабурова в редакцию послала, – лихорадочно размышляла Вера. – Хорошо, что хоть сама не пошла. Наверняка там засада». Его, конечно, прихватят, когда начнет расспрашивать о ней, Воропаевой. Хотя почему прихватят? Может, и нет. Интересно, не стоит ли милицейская машина возле редакционных дверей?
Вера почти сползла с сиденья и осторожно выглянула в окно.
Нет никого. Только старушка какая-то стоит у входа, вывеску читает.
Из дверей вышел Сабуров и заспешил к машине. Вера успокоилась. Он был один.
– Ну, чего там? – нетерпеливо спросила она, когда Миша уселся впереди.
– Болеет, говорят.
– Ага, болеет. Это тебе кто сказал?
– Секретарша. Маленькая такая, чернявая девчушка.
– А редактор что?
– Его нет. Тоже, говорят, не в здравии.
– А ответственный секретарь на месте?
– И он отсутствует. А в корректорской какой-то мужик лысый сидит.
– Это ответсек и есть. Видать, сам сел читать полосы. Так им и надо! – злорадно произнесла Вера. – Милицию видел?
– Какую милицию? Там, кроме этих двоих, с которыми я разговаривал, больше ни души.
– Ладно, поехали. – Вера назвала адрес.
– К тебе?
– Я к себе, а ты – не знаю.
– Ну, Вера!..
– Попозже, Миша. Сейчас мне не до любви.
И машина рванула с места.
Наконец-то Вера очутилась дома. Щелкнул замок, и она вошла в квартиру. Сколько же она здесь не была? Всего два дня. А кажется, вечность. Все вокруг родное и настолько примелькавшееся, что Вера и не обращает на него внимания. Вот хотя бы печка. По сути, она не нужна, поскольку в квартиру давно проведено паровое отопление. Однако печка – главная здешняя достопримечательность. Рисунки на кафельных плитках – голубые парусные корабли, несущиеся неведомо куда, и молочниц в огромных чепцах в детстве Вера могла разглядывать часами. Ей всегда казалось: каждый корабль отличается от собрата количеством поднятых парусов, а у всех молочниц разные лица. Или вот диван… Вера плюхнулась на него. Древний монстр звякнул всеми своими многочисленными пружинами, внезапно напомнив больничную койку, на которой она валялась еще вчера.
Веру передернуло: неужели никуда не деться от жутких воспоминаний? Нужно расслабиться. Расслабиться любым образом. Тут она вспомнила когда-то читанное: водка и горячая ванна.
В квартире имелась крошечная ванная комната, встроенная при одном из ремонтов. Она была настолько мала, что входить в саму ванную приходилось прямо из коридора. Вера, хотя и совсем недавно принимала душ в доме у Молчановского, открыла оба крана, пустив в ванну мощную струю, потом пошла на кухню, достала из холодильника початую бутылку водки, стоявшую там с незапамятных времен, а точнее, с последнего посещения квартиры Гришей, налила себе полстакана, залпом выпила, закусила кислой капустой из трехлитровой банки. Истома разлилась по телу. Вера разделась донага и подошла к древнему зеркалу. Зеркалу было не меньше лет, чем печке. За столь длительный срок в нем кто только не отражался. Этот реликт видывал генералов, юных институток, статских советников, купцов-миллионщиков, их толстомясых жен, революционных комиссаров, гэпэушников, грабителей, дворников и почтальонов… И много-много разных иных господ и товарищей. Возможно, что от этого калейдоскопа лиц зеркало и не выдержало.
