– Ты до сих пор не въехал? – серьезно поинтересовался Голованов.
– Во что не въехал?
– Во что, во что? В то! Думаешь, что это за паренек был?
– Откуда я знаю, – пожал плечами Иван.
– «Голубой» он! – воскликнул Голованов. – Педрила. Сомневаешься? Не сомневайся, брат Пушкин! Точно, как в аптеке. В этом-то вся загвоздка.
– Неужели гомосексуалист?!
– Именно! Вначале, конечно, мы за голову схватились. Мальчик элитный. Учится в МГИМО. Папа – генерал заслуженный, с самим Жуковым за ручку здоровался. И тут такое… Стали проверять связи, круг его знакомств изучать. И тут же просекли. Да это же Валька Поэт, говорят. Его кличка Поэт. Стихи, что ли, писал… Его, говорят, у фонтана возле Большого, на «плешке», каждая собака знала. И ты знаешь, народ сразу поскучнел, энтузиазм пропал… Все только руками замахали.
– Это почему же?
– Ты вроде пишешь на криминальные темы, неужто не знаешь?
– А что такое?
– Что такое? Дохлое дело, вот что такое! Ясно, что кончили его свои, «голубые» эти самые. Основание? Элементарная ревность. Знаешь, как у Шекспира. «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» Обычное дело. Таких убийств – пруд пруди, и почти все не раскрыты.
– Так уж пруд пруди?
– Ну, может, и не столь много, но достаточно. А у этой компании – круговая порука. Если и знают чего, не скажут. Мы, конечно, давай их трясти. Знали его все, а сказать никто ничего не может. Или не хочет. Любовников его прихватили. Одного месяц в Бутырке держали, очень он там ко двору пришелся. Ничего! Пусто! Тут еще интересней выходит. Стали мы его переписку изучать. А там такие имена! Начальство за голову схватилось. Народные артисты, певцы разные, киношники, а потом и того круче. Вообще начали всплывать люди, о которых и сказать страшно. И решено было отложить это веселое дело в долгий ящик. Но не тут-то было! Забегала его мамаша. Ее, конечно, можно понять. Привела в действие все свои связи. Министерство обороны подключило разные там ведомства. Даже сподвижник покойного генерала к нашему начальнику явился. Чуть ли не маршал. Весь в орденах. При ходьбе звенит, что твой колокол. Скандал устроил. Кричит: «Как же так, не можете найти какого-то бандита! А ведь отец этого несчастного парня кровь за Родину проливал, приближал победу! Да и сам Валентин – чистый ангел. Мог бы отличным дипломатом стать, представлять нашу державу. Достойно вести себя в капиталистическом окружении».
Начальник слушал его, слушал, успокаивал, а потом не выдержал.
– Нате, – говорит, – полюбуйтесь, какой у героя сыночек вырос, – и показания свидетелей маршалу под нос.
Тот сначала не понял, о чем вообще речь. Он, видать, и слова-то такого – «гомосексуалист» – не слышал. Потом, правда, дошло. Выскочил из кабинета начальника как ошпаренный и всю дорогу до первого этажа плевался. Так-то вот! Но мамаша не унимается. Вот тогда и решили. Коли найдется доброволец и возьмется провести следствие на свой страх и риск, препятствий ему не чинить. Напротив, даже помогать. Познакомить с делом, ну и т. д. Конечно, человек этот должен быть не какой-то там «Гаврила с прибором». Одним словом, личность надежная, скажем, такая, как ты. Теперь понял?
Осипов некоторое время молчал, обдумывая услышанное. Действительно, попал. Ожидал какого-то подвоха, но не такого. Купили его, как пацана, купили. В прямом и переносном смысле. И все же… А почему бы и не заняться? Все, что рассказал ему этот долбак, не просто интересно, в высшей степени захватывающе. Особенно для журналиста. Конечно, тема эта закрыта, но кто знает, что будет завтра. В конце концов, чего он теряет.
– А с делом можно познакомиться? – поинтересовался он.
– Конечно. Я же сказал, тебе все можно. Даже выносить материалы разрешено. Действуй. Только смотри, эти «голубые», они, знаешь… – Он не договорил и идиотски захохотал. – В случае чего звони. Впрочем, я должен поставить тебе условие. Обо всем, что узнаешь, обязательно сообщай мне.
Не обращая внимания на толчею в метро, Осипов продолжал лихорадочно размышлять, правильное ли решение он принял. Так ничего и не решив, он тем не менее проехал свою остановку и, чертыхаясь, пересел в другой поезд. Единственное, что хоть немного успокаивало, две пачки десятирублевок, рассованные по внутренним карманам пиджака.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
День исхода запомнился Сереже Пантелееву на всю жизнь. Как ему представлялось, они покинули дом, видимо, сразу после полуночи. Он, сестра и мать сидели на тяжело нагруженных санях, а отец шел рядом и держал в руках вожжи. Вокруг стояла непроглядная темень, но отец, видимо, хорошо знал дорогу, потому что сани хотя и медленно, но уверенно продвигались вперед.
По обеим сторонам дороги высилась едва различимая громада леса, под полозьями саней иной раз потрескивал ледок. С тех пор все это: темная горбушка леса, хруст свежего ледка, а главное, неясное ощущение не то праздника, не то беды – частенько снилось младшему Пантелееву.
Стоял конец марта. Весна, шедшая вместе с караванами гусей, осталась где-то южнее, а в Югорске и в его окрестностях зима пока что не теряла своих позиций. Днем пригревало солнце, на открытых местах появлялись лужи, однако к вечеру они подмерзали. Часто шел снег, иногда довольно сильный.
Сани еле ползли по дороге. Видно, отец боялся утомить лошадь. Сережа лежал рядом с сестрой на мягком ковре, сверху укрытый огромной овчинной шубой. Лежать было тепло и уютно. Он плохо соображал, куда они отправились среди ночи. По малопонятным репликам выходило, что куда-то в лес. Но зачем? Этого он не уловил.
– Слушай, Женька, – толкнул в бок сестру Сережа, – в какое место мы едем?
Женя некоторое время молчала, видно, обдумывая вопрос. Возможно, она и сама толком не знала, потому что, помолчав, буркнула: «Спи!»
Но как тут уснешь? Ведь начиналось самое настоящее приключение. Сани тяжело переваливались с кочки на кочку. Поблизости слышалось прерывистое дыхание их лайки Заны, бежавшей рядом. Сестра тоже беспокойно ворочалась и, судя по звукам, видимо, даже всплакнула. Мерное подрагивание саней убаюкивало, и Сережа скоро уснул.
А предшествовали исходу следующие события. Часа в три, что было необычно рано, Василий Львович явился домой чрезвычайно возбужденный. Анюта уже отвела уроки, пришла из школы и теперь собиралась готовить ужин.
– Все! – закричал Пантелеев с порога. – Нужно бежать!
– Что случилось?! – перепугалась Анюта.
– Случилось!!! Сегодня или завтра меня должны арестовать.
– Ты это серьезно?
– Вполне! Серьезней не бывает! Я как знал… Все уже подготовлено… Как знал! – Пантелеев метался по комнатам и напоминал сумасшедшего.
– Успокойся. Расскажи толком.
– Чего рассказывать? Удирать нужно!
– И все-таки переведи дыхание.
– Ты права. – Василий Львович сел на стул и посмотрел на жену. – Примерно час назад явилась ко мне Зинаида, знаешь, делопроизводитель в отделе НКВД. Я еще в прошлом году дочку ее лечил. Помнишь, я рассказывал… Дифтерия… Хорошо, сыворотка имелась. Очень сложный случай… Девчонке пять лет. Ладно. Значит, входит эта самая Зина, а глаза, знаешь, донельзя испуганные. Я сразу понял… А может, и не сразу. Ну, ладно… Говорит, что-то, мол, простыла, с горлом не в порядке… Сама оглядывается. А у меня как раз никого не было, даже сестру отпустил. Поозиралась она и шепчет: «Вас, Василий Львович, должны вот-вот забрать. Сама список видела». А я, как дурак, спрашиваю, кто в нем еще? «Да вам-то какое дело, – шипит, – я и так рискую. Если докопаются, за вами следом пойду. Но я добро помню. Таньку мою с того света вытащили». Когда, говорю, прийти должны? «Точно не знаю, – отвечает, – может, сегодня, может, завтра, а может, через неделю, но что придут, не сомневайтесь! В списке таких, как вы, семь человек, нужны еще трое. Я краем уха слышала. Вот сейчас как раз этих троих и изыскивают. А с вами все! Решено
