У многих из рода Иргнзбай давно уже глаза разгорались на Карашокы, где находился аул Жексена.
Сбор был назначен здесь. Аул Жексена состоял из четырех юрт, поставленных под огромной скалой, нависшей над рекою. Жигиты мчали Кодара и Камку сюда.
— Везут! Уже везут! Вот Кодар! — донеслись голоса.
Все сидевшие у Жексена во главе с Кунанбаем вышли из юрты. Жигиты еше не успели отъехать, как толпа, все увеличиваясь, направилась за аул и сгрудилась на поляне.
Здесь лежал огромный двугорбый черный верблюд, привязанный к колу. Между горбами его был набит войлок, сверху положено седло, и все это было обмотано толстой длинной веревкой.
Увидев толпу, Камка, за всю дорогу не проронившая ни звука, вздрогнула. Она повернулась к Камысбаю:
— Послушай, ты же человек. В чем наша вина? Что вы хотите сделать с нами? Убивайте, но скажите прежде…
Камысбай, который до сих пор тоже молчал, заговорил. Слова его дышали ядом.
— Блудила со свекром, с Кодаром? Вот вас сегодня и прикончат! — сказал он и взглянул на Камку.
Камка тихо застонала и начала медленно сползать с коня. Камысбай сам едва удержался в седле. Крепко обхватив Камку, он быстро подъехал к толпе.
Там уже ссаживали с коня Кодара. Поравнявшись с толпой, Камысбай, поддерживая Камку рукою, сперва соскочил сам, а потом снял с коня ее. Бесчувственное тело тяжело грохнулось на землю: Камка потеряла сознание.
Перед Кодаром стояла толпа человек в сто: Кунанбай, Божей, Каратай, Суюндик, Майбасар и другие старейшины Тобыкты, за ними аксакалы и другие знатные люди племени. Ни одного бедно или даже скромно одетого, — здесь собрались все аткаминеры[27] сильных, крупных родов.
Связанный Кодар оглядел толпу. Злоба и гнев клокотали в нем. Увидев в толпе Кунанбая, мрачно уставившегося на него своим единственным глазом, Кодар весь затрясся. Рванувшись в порыве ненависти, старик крикнул:
— Уа, Кунанбай! По твоему, мне мало обиды от бога? Какую еще гнусность ты мне готовишь?
Его прервали крики Майбасара и других старейшин:
— Довольно болтать! Довольно!
— Замолчи!
— Заткни глотку! — завыли со всех сторон. Никто из них никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь осмеливался так дерзко говорить с Кунанбаем.
Кодар пережидал. Когда шум начал стихать, он опять сказал с негодованием:
— Неужели моим позором ты думаешь отомстить судьбе за свой ослепший глаз?
Кунанбай взревел.
— Заткните ему глотку!
Майбасар, грозя плетью, подбежал к старику.
— У, проклятый седой пес! Кодар в ответ крикнул еще громче:
— Если я седой пес, так вы кровавые собаки! Набросились, воете, разорвать норовите!..
Камысбай с четырьмя жигитами кинулся на Кодара и оттащил старика в сторону. Кодар закричал что было сил:
— Не хотите узнать толком, виноват я или нет! Кровопийцы! — Взгляд, который он бросил на Кунанбая, был страшен.
Но петля уже была накинута ему на шею. Четыре жигита быстро поволокли его к черному верблюду. На голову старика накинули мешок. Шесть человек едва сдерживали Кодара, изо всех сил прижав его к боку верблюда. Он хотел было выкрикнуть последнее проклятие, но внезапно почувствовал сильный толчок в спину: верблюд, поднимаясь, толкнул его, — и тотчас что-то твердое, как железо, впилось в горло старика, сжало его, точно обрушившаяся скала. Мир рухнул и обвалился на него… Жизнь сверкнула перед его глазами последней вспышкой пламени — и померкла…
Толпа молчала.
Когда верблюд поднялся. Камка беспомощно повисла с другой его стороны. Ее смерть была мгновенной.
Но Кодар продолжал корчиться — смерть все не могла осилить его богатырского тела. Казалось, оно стало еще крупнее: когда Кодар вытягивался, ноги его едва не касались земли. Народ окаменел в безмолвии. И верблюд, поднявший на себе две человеческие смерти, тоже не издавал ни звука.
Байсал не выдержал: он отвернулся и отошел в сторону. Те, кто пытался говорить, говорили шепотом. Каратай тихо сказал Божею:
— Несчастный, как долго мучается… Никак не умрет… Только сейчас вижу, какой это был великан!
Божей круто повернулся и взглянул на него. Его лицо было мрачно и сурово.
— Твоего великана сожрал шакал! — сказал он и тоже отвернулся от страшного зрелища.
Толпа перешептывалась:
— Жив!.. Он все еще жив!..
Кодар судорожно бился, корчась и дергаясь.
Кунанбай заметил, что негодующий шепот в толпе растет. Муки действуют на нее тяжелее, чем само убийство. Коротким жестом руки он приказал положить верблюда.
Когда животное опустилось, бездыханная Камка, вытянувшаяся во весь рост, распласталась на земле. Кодар, еще живой, свалился, мягко согнувшись. Не дав толпе опомниться, Кунанбай указал на утес и коротко сказал:
— Отнести на вершину! Сбросить оттуда проклятого! Камысбай и четверо других молча взвалили Кодара на верблюда и повезли на вершину горы, — утес с противоположной стороны имел пологий спуск. Кое-кто, не выдержав, хотел было уйти, но Кунанбай остановил всех грозным окриком:
— Не расходись! Стойте все! Толпа опять застыла.
Из лесу быстро выехали два всадника. Они остановились у аула Жексена и, привязав коней у крайней юрты, направились к толпе. Это были Жиренше и Абай.
Тем временем на вершине показались люди, несшие Кодара. Они смотрели на стоявших внизу. Кунанбай отошел в сторону и, рывком опустив руку, дал знак стоявшим на вершине: «Бросай!» Четыре жигита, раскачав грузное тело Кодара, с силой швырнули его с крутого утеса, нависшего над логом.
Истерзанное долгими мучениями могучее тело, не зацепившись ни за один камень, понеслось вниз и тяжело ударилось оземь. Труп упал перед самой толпой. Стоявшие с края услышали, как глухо хрустнули кости…
Как раз в этот миг Жнренше и Абай подошли к толпе. Заметив, что люди напряженно смотрят на вершину утеса, они тоже взглянули туда — и вдруг увидели человека, стремглав летящего вниз будто на больших распластавшихся крыльях — так развевалась его одежда. Жиренше бросился вперед. Абай закрыл глаза руками и бессильно опустился на землю. Все кончено… Несчастный погиб…
О, если бы он поспел вовремя! Он умолил бы отца пощадить Кодара. Он опоздал. И он не в силах теперь видеть этих людей. Бежать к коню, ускакать… Но в эту минуту толпа, молчавшая до сих пор, загудела.
— Бери ты!
— А ты что же?
— Бери сам!
Крики росли, сливались, перебивая друг друга. У многих в руках появились камни. «Драка!»— мелькнуло в голове у мальчика.
Но драться никто и не думал. Едва ударилось о землю тело Кодара, Кунанбай отдал приказание:
— Душа его все еще в теле. Чтобы избавиться от проклятого, пусть сорок избранных из сорока родов Тобыкты забросают его труп камнями! Ну! По одному из каждого рода — берите камни!
И он поднял камень. Потом, повернувшись к Божею и Байсалу, повторил:
