покорности.
— Да будет жизнь твоя долголетней! Да пошлет тебе бог счастливое будущее, свет мой! — сказала старшая байбише и начала бросать девушкам шашу.
Посыпался урюк, изюм, конфеты. Девушки, весело смеясь, принялись подбирать сласти.
— Да пошлет бог счастливое начало! Да будет долговечным твое счастье и радость, свет мой Абай! — присоединила свое пожелание и родная мать невесты.
Жених не может отвечать, он должен стоять, покорно храня молчание. Жены Алшинбая по очереди подошли к Абаю, поцеловали его в щеку и, не задерживаясь, ушли из юрты.
Целый вечер Абаю было не по себе, он никак не мог свыкнуться со своим новым положением. Огромный малахай спускался ему на глаза, вгонял в пот и раздражал. Но самым тяжелым испытанием были устремленные отовсюду взгляды: люди разглядывали его без всякого стеснения. «Красив ли жених? Пара ли он нашей дочери? Как он держится?»— говорил каждый любопытный взгляд. Нарядив юношу в одежду, которая превратила его в неподвижную статую, они теперь как будто потешались над ним: посмотрите, мол, каков он!
Вскоре в юрте жениха появился чай. Но общий разговор никак не мог наладиться. Жумагул и Ербол, обычно вызывающие дружный хохот своими шутками, здесь тоже чувствовали себя стесненными, держались натянуто и со скромной учтивостью переговаривались с девушками, сидевшими возле них. Среди этих девушек внимание Абая остановили на себе три, сидевшие поодаль и одетые очень нарядно. Он был поражен их видом: лица девушек были неестественно белы, а щеки горели багровыми маками. Абай не знал обычая этой местности: совершеннолетние девушки рода Бошан густо белили лицо и румянили щеки.
После чая в юрту собрались старшие жигиты — Мирзахан, Такежан и их товарищи. С ними пришли певцы, шутники и балагуры из рода Бошан. Все оживились, повеселели, поднялся шум и говор, шутки и смех. Жениха окружили множество женщин и девушек. Но в этом многолюдном хоре не было только невесты: Дильда все еще не появлялась.
Первый приезд жениха называется «торжественным»; иногда его еще называют «приездом с подарками» или «переходом через порог», а то — «поездкой для рукопожатия». И в первый приезд ему не так-то легко увидеть свою невесту.
Родители должны прежде всего справить той[100] в честь первой поездки и окончания сговора. А той — дело нелегкое. С ним не торопятся и справляют его после основательной подготовки. Потом совершается «рукопожатие» жениха и невесты. Значит, Абай не только в первый день, но и во второй не мог видеть невесты и оставался жить в ауле, не имея о ней ни малейшего представления. Лишь Ербол на следующий день после приезда прошел к Дильде, чтобы приветствовать ее. Внешность Дильды ему понравилась, он вернулся от нее обрадованным за Абая и хотел было поделиться с ним своим впечатлением, но тот прервал его и перевел разговор на другое.
Той, которого молодежь ожидала с таким нетерпением, состоялся на третий день по приезде жениха. Юрту, где помещался Абай, в тот день посетило бесчисленное количество женщин: с утра до позднего вечера здесь толпились байбише, девушки, молодые женщины и требовательные, шумные свояченицы. Жумагул и Ербол не успевали почтительно приветствовать их, принимая самый учтивый вид. Оба они то и дело надоедали Абаю:
— Ну, вставай! А теперь садись! Вот еще пришли!.. Ойбай, взгляни-ка, еще люди! — тормошили они его и заставляли кланяться.
В юрте жениха не смолкали песни, не стихало веселье и непрерывно уничтожали сласти. Слуги без устали вносили кумыс и чай — скатерти не убирались.
После обеда за дверьми послышались голоса.
— Той!.. Начался той!
— На коней! Садитесь на коней! — раздавались крики.
Абай и все остальные мужчины, находившиеся с ним вместе, вышли из юрты. Кони свиты жениха, оседланные, стояли на привязи, жених, как и все другие, может, сидя верхом на коне, смотреть на общее веселье и пиршество. Девушки и молодые женщины остались а ауле, а Абай со своей свитой, человек в пятнадцать, выехал и стал в стороне от других.
Многочисленные аулы, расположенные на цветущей равнине, справляли той с необыкновенной щедростью, угощая всех собравшихся. Алшинбай хотел, чтобы этот той поразил всех своим блеском и пышностью. Народу на пир собралось так много, что из верховых лошадей приезжих образовались целые табуны.
О размахе тоя можно было судить и по количеству юрт, поставленных для гостей, — их было не менее пяти-шести десятков. Они тянулись двумя рядами по крайней мере на целую версту. Кухонные юрты были поставлены отдельно, на другом краю аула.
Как раз в то время, когда Абай выехал со своей свитой, из кухонных юрт к гостиным помчалась длинная вереница слуг. Все они были на конях. Распорядители, отмеченные белыми платками, повязанными на головах, стояли в ожидании. Их было около двадцати.
Все жигиты, обслуживающие гостей, были на иноходцах, — этим подчеркивалась пышность тоя. Выезженные, подтянутые кони, все в мыле, носились, как бешеные. Двадцать жигитов, взяв поводья в зубы, во весь опор мчались к гостиным юртам, держа в руках по два глубоких блюда. По пятам за ними летели вскачь другие, подстегивая их коней. Ловкие, гибкие жигиты-подавальщики на всем скаку подлетали к юртам и, не расплескав ни капли подливки, останавливались как вкопанные, чтобы передать блюда. Аксакалы и карасакалы, сами ухаживавшие за гостями, быстро брали у них горячие блюда и передавали угощение в юрты.
Как обычно, гости ели очень много. Не раз и не два пришлось подавальщикам проделать свой путь между гостиными и кухонными юртами. Угощение началось, когда Абай сидел еще в юрте; сейчас он со своими жигитами выехал далеко в поле, а пир все еще продолжался. Гости сели на коней только после того, как опустошили огромное количество кожаных мешков с кумысом и съели несчетное число мясных блюд.
Игры и состязания — скачки, борьба, козлодранье,[101] верховая борьба, жигитовка — следовали друг за другом. Старики, вышедшие из юрт, не переставали восхищаться торжеством:
— Вот это — той!
— Калым был хорош, но и Алшинбай не поскупился! В этот вечер Абай впервые увидел свою невесту.
Юрта жениха чуть не трещала от набившейся в нее толпы. Здесь собралась вся родня жениха и невесты во главе с самим Алшинбаем, Улжан и Изгутты. Абай и его свита были отгорожены занавесом. Смеялись, разговаривали и держали себя попросту только старшие. Те, кто сидел за занавеской, разговаривали шепотом и смеялись тихо, да и на это решались только девушки, не стеснявшиеся в своем ауле. Наконец у входа началось оживление. Молоденькие женщины, сидевшие у дверей, подтянули край входной занавески, и в юрту вошли несколько девушек.
Среди них была и Дильда. Накинутый на голову красный чапан скрывал ее лицо. Абай и его товарищи смогли увидеть только ее фигуру, когда она снимала верхнюю обувь. Невеста казалась худенькой, но довольно высокой и стройной. Ей предназначалось место подле Абая. Не снимая с головы чапана, она села на указанное ей место боком к жениху. Абай хотел поздороваться с нею, но Дильда не повернулась к нему, и он воздержался.
Как только невеста вошла в юрту, сразу подали блюда с мясом. И почетные гости и молодежь, отгороженная занавесом, принялись за еду. Но ни жених, ни невеста почти не притрагивались к пище. После угощения мулла, которого Абай из-за своего занавеса не мог видеть, прочел брачную молитву. Потом была принесена пиала с холодной водой. Она обошла всех сидящих на переднем месте и наконец была передана Абаю. Жених сделал глоток и передал пиалу Дильде.
Тогда две женге с улыбкой подошли к ним, сели перед женихом и невестой и, окутав правую руку Дильды легкой шелковой тканью, положили на нее правую руку Абая. Он задержал в своей руке тонкие пальцы Дильды. Невестка, сидевшая напротив, насмешливо заметила:
— Ишь какой! Твоя рука, наверное, прилипла? Давай ее сюда, погладь теперь волосы! — приказала она.
