В классе стояло возбужденное гудение. Итон совсем разошелся. Он окунал косички в чернильницу и стрелял жеваными шариками в Роберта.
Напряжение также чувствовалось по всему городку. После стрельбы в субботу все ждали, что же будет дальше. Осуждающие глаза, любопытные и задумчивые глаза — все следили за Уиллоу, которая, казалось, была центром бури.
После школы, пока близнецы стирали с досок, она пошла повидать Салливэна, но его не было. Она постояла перед кабинетом, почему-то с ощущением потери. Ей непременно надо было с кем-то поговорить. Она надеялась, что ее незнакомец появится в предыдущий день, и ждала его. Но приехал только Салливэн с упряжью для тележки и лошадей Уиллоу. Кроме того, он ездил искать Брэди и Юпитера, но они оба куда-то пропали.
С самого утра Уиллоу заполняло предчувствие чего-то. Пока она помогала Эстелле готовить завтрак, ее руки дрожали, и она с необычным вниманием наблюдала, как Салли Сью кормила свой маленький выводок цыплят. Она не улыбнулась, как обычно, заметив особое внимание, уделяемое избалованной и неблагодарной Брунгильде.
С виду все выглядело безмятежно, но надвигалось что-то зловещее.
Весь день в школе ее не оставляло ощущение, что, как сказал Салливэн, скоро черт знает что разразится. А может, это было просто острое разочарование оттого, что незнакомец не появился. Она почти призывала катастрофу, поскольку он, казалось, возникал из ничего только в такие моменты.
Напряженность и предчувствие беды, охватившее городок, выразились в том, что почти треть ее учеников не пришла в школу, которая разрослась почти до сорока учеников — а когда она только прибыла, их было пятнадцать. Было очень непросто набрать такое количество.
В первые месяцы она громко удивлялась, почему в школе мальчиков гораздо больше, чем девочек, пока Бетти Макинтайр не сообщила ей, что большинство фермеров и ранчеров не считали необходимым учить девочек чему-то еще кроме того, чему их могли научить их матери.
Следующие восемь недель Уиллоу занималась тем, что на взятой напрокат лошади объезжала одно ранчо за другим, убеждая родителей послать их дочерей в школу.
Вот так она познакомилась с Джейком.
Однажды субботним утром она проезжала рядом с его домом, а он поил Юпитера. Ей было жарко, она устала, и от долгой езды верхом у нее все болело.
Когда она объяснила, что ей нужно, он с любопытством оглядел ее и пригласил в дом. У него детей нет, сказал он, но он часто задумывался…
Он запнулся, но Уиллоу заметила в его глазах выражение стыда и нетерпения, и поняла, что он имеет в виду. Она уже сталкивалась с этим. Было довольно обычным, что многие взрослые не умели читать и писать. Школ было мало, они были редки, и многие семьи просто не видели необходимости учения.
Джейк был ворчлив и даже грубоват, но она знала, что он просто прощупывает ее. Когда он пригласил ее заезжать еще, она поняла, что выдержала испытание. После нескольких посещений он наконец признался, что ему требовалось, и несколько вечеров в неделю она учила его читать и писать.
Это ради его жены, сказал он. Она часто читала ему Библию, единственную книгу, которая у него была. Ее не заботило, что он не умеет читать, но теперь ему требовалось утешение Книги добра. Это приблизило бы его к ней, и теперь, когда он ощущал близость старости и смерти, он чувствовал необходимость этого.
Уиллоу помнила, как она просто напыжилась от гордости, когда он впервые прочитал целое предложение. Это стоило затраченного на него времени. Но потом он как будто стал прибаливать, и все чаще и чаще рассказывал ей о двух своих друзьях, Алексе и Гэре, которые теперь ненавидели друг друга. Он боялся умирать, опасаясь того, что может случиться между ними, но все же он хотел соединиться со своей женой.
Но, иногда бормотал он, Уиллоу могла это предотвратить, как-то могла перекинуть мостик через пропасть, что не удавалось ему. Он это знал.
Уиллоу не была в этом убеждена. И все же, когда он уже умирал, она могла отказать ему в его последнем желании не больше, чем могла не согласиться его учить. Подобно Джейку, она чувствовала, что должен найтись способ сохранить мир в долине.
Теперь, после танцев, она не была так уверена. Часть ее уверенности испарилась на следующий день, когда все пошло кувырком, когда ее незнакомец не появился, когда Брэди и Юпитер не вернулись, когда дождь снова не шел и огород поредел еще больше.
Ничто не улучшилось и в понедельник, когда городок, казалось, готов был взорваться.
Она больше не была уверена.
Когда она ехала домой с близнецами, она внимательно оглядывала холмы с безрассудной надеждой увидеть того, кто как она теперь считала, был их спасением. Он должен быть где-то поблизости. Она боялась думать, что он пострадал больше, чем казалось тогда, или что он уехал. Она теперь ощущала в себе вновь возникшую пустоту и знала, что только он мог ее заполнить. Так что она осматривала каждый холм, щуря глаза от сияния солнца.
Но она его не увидела. И она была так одинока.
Как и раньше, Лобо услышал приближение лошадей задолго до того, как они показались.
Он вернулся из города и занялся своими руками, потом пристегнул пояс с кобурой. Он заставил себя не задерживаться на дороге, не высматривать ее. Он не был влюбленным подростком, и пора было ему перестать по-дурацки вести себя.
Он потренировался выхватывать револьвер, зная, как важно было не дать рукам потерять чувствительность. Он не обращал внимания на боль и был горд, что руки оказались быстрыми, как всегда.
Кантон был здесь! Ставки росли.
Последний раз он видел Кантона несколько месяцев назад в Денвере, который его коллега профессионал тоже выбрал своей базой. В отличие от Лобо, Кантон заботился о произведенном им впечатлении. Он всегда одевался в черное и старательно наводил блеск на револьвер, зарубки на рукояти которого мог не заметить только слепой.
Хотя Кантон не стремился к стычкам, он и не пытался их избежать. Его присутствие всегда было ощутимо и предвещало беду, будучи вызванным на ссору, Кантон всегда старался закончить то, что начинал кто-то другой. «Это поддерживает репутацию, — сказал он Лобо, — а чем смертоноснее репутация, тем больше заработок».
Опасность тоже была больше. Но Кантона это как будто мало заботило. Он был человеком, которому доставляло удовольствие ходить по краешку, и ему было плевать, если это грозило смертью.
У Лобо было другое отношение к этому. Он никогда не старался привлечь к себе внимания, а просто выполнял работу. Одевался он обыкновенно, попросту, как всякий ковбой, потому что его совсем не привлекало нарываться на ссору каждый раз, как он приезжал в новое место. Он занимался делом и не считал нужным бесплатно предоставлять свое довольно редкое умение.
Он не препятствовал распространению легенд, потому что они шли ему на пользу. Когда человек напуган, у него дрожат руки, ужас был союзником в его бизнесе.
Поскольку он был воином апачей, каждый, казалось, считал, что у него должны быть темные волосы и кожа, и он не старался рассеять это заблуждение. Даже если люди видели его в деле, окружавшие его легенды оставались. Он становился выше, темнее, более жестоким. Только когда жертва встречалась с ним лицом к лицу и видела холодные как смерть светло-бирюзовые глаза, она понимала, с кем и с чем имеет дело. Некоторые в таких случаях просто бежали и потом всегда хранили молчание. Другие, кто не бежал, были мертвы.
Такое существование было исключительно пустым и одиноким, но ему этого хватало. Так как он никогда не знал какой-то личной привязанности, он по-настоящему не верил в ее существование, во всяком случае для него. Он ни в ком не нуждался и никого не хотел — философия, помогавшая ему выжить. Раз он не верил в нежные чувства, они не могли его смутить, ему не могло их не хватать. Его единственной целью была свобода — только она давала ему удовлетворение. Профессионализм давал ему эту свободу, и вдобавок, что было весьма желательно, он был предоставлен самому себе.
