потенциальными предателями и врагами? Она и вообразить такого не могла.
— А Гэвин? — вырвалось у нее.
Патрик прикрыл глаза, на рассеченной шрамом щеке дергался мускул.
Марсали вздохнула. Боже, как устала она от мужских амбиций и болезненного самолюбия, от диких и неразумных понятий о чести, ради которых погибло столько мужчин — да и женщин тоже! Ей не хотелось думать, что и Патрик так же упрям и глуп, как остальные, но в эту минуту она не могла ни в чем быть уверена…
Прищурившись, она смерила его испытующим взглядом.
— Так ты будешь держать Быстрого Гарри в плену?
— Не в плену, а в безопасном месте.
— Потому что он тебе нужен.
— Потому что он ранен, а когда-то был мне другом. Потому что для любого другого я сделал бы то же самое. Ну, почти для любого, — поправился он, криво улыбнувшись одной стороной рта, отчего шрам стал заметнее.
— Есть такие, кому ты не стал бы помогать? — спросила Марсали.
— Есть. Или, пожалуй, я помог бы им… но неохотно. — Она удивленно посмотрела на него; он пожал плечами и невесело усмехнулся. — Солдаты, хорошая моя, умеют наживать себе врагов. А союзники — дело временное, и наши с тобою семьи — лучшее тому доказательство. Скажи мне раньше кто-нибудь, что Ганны объединятся с Синклерами, я в жизни не поверил бы.
Марсали вспыхнула, но спорить не стала. Да, увы, так оно и было. Еще несколько лет назад никто, и в том числе она сама, не мог бы представить, что они заключат союз со своими старыми врагами против клана, с которым их связывали вековые дружеские и семейные узы.
Искоса взглянув на Быстрого Гарри, она спросила:
— Как долго ты думаешь продержать его здесь?
— Дней пять-шесть. Я надеялся, что ты побудешь с ним.
— Одна? — ахнула Марсали.
— Нет, с тобой будет Хирам или я, по очереди.
— Значит, я все еще твоя пленница?
— Нет, дорогая гостья. Настолько дорогая, что я хочу быть уверен в твоей полной безопасности. Итак, он собирался стеречь ее…
— А мои ласочки? — спохватилась она.
— Сестра позаботится о них, или, если хочешь, я привезу их сюда.
— Они тебя не любят.
На секунду Патрик растерялся, к ее удовольствию. Так он больше был похож на «обычного смертного», как сказал Хирам.
— Придется нам друг к другу привыкать, — пробормотал он наконец.
Марсали почему-то стало смешно, когда она представила себе, как ее пушистые маленькие друзья будут «привыкать» к Патрику. Скорее попытаются откусить от него кусочек побольше.
Патрик подозрительно прищурился, будто думал, что она на расстоянии отдаст зверькам приказ не слушаться его, и ей еще сильнее захотелось смеяться. Не в силах больше сдерживаться, она весело улыбнулась.
Он все еще хмурился, но потом медленно, будто нехотя, улыбнулся в ответ.
И с этой минуты все между ними снова стало как раньше, как и должно было быть. Они долго еще стояли, не двигаясь, не говоря, — лишь упоенно глядя друг другу в глаза. Время шло, они молчали, и Марсали почувствовала, как ледяной холод, сковавший сердце, сменяется ласковым, разливающимся по всему телу теплом.
Они были одни сейчас — почти одни, ибо Быстрый Гарри лежал в забытьи, а Хирам еще не вернулся. По глазам Патрика Марсали увидела, что он тоже думает об этом. Его взгляд, прикованный к ее лицу, горел зеленым огнем, и огонь этот согревал ей сердце, обжигал ее. Она чего-то ждала; Патрик медленно, осторожно преодолел разделявшее их расстояние. Сердце стучало в груди, точно молот, дыхание стало частым и неровным. Вот Патрик протянул руку, коснулся кончиками пальцев ее щеки, провел сверху вниз, и почему-то эта простая ласка еще больше взволновала Марсали.
Дрожь волнами пробегала по ее спине; казалось, дрожит сам воздух между нею и Патриком. Он наклонился к ней… Марсали понимала, что должна отступить, но тело не слушалось, и, вместо того чтобы отпрянуть, она сама шагнула к нему, поднялась на цыпочки, запрокинула голову и приоткрыла губы в мучительном нетерпении.
— Марсали, — простонал он.
Их губы встретились, и ее пронзил трепет нетерпеливого желания. Казалось, она вся переполнена падающими звездами, и тело гудит и изнывает от наслаждения, когда они налетают друг на друга и взрываются сверкающими искрами. Патрик целовал ее нежно, но так властно, что у нее захватывало дух. Его запах, вкус его поцелуя, ощущение его горячего тела проникали в нее, наполняли изнутри, и от этой чудесной близости Марсали было и спокойно, и страшно, и само это противоречие дурманило ее.
Он — опасный человек. И то, как он заставляет ее чувствовать себя, — особенно опасно. Он околдовал ее; тело жило своей, новой, особой жизнью, оно пело, ликовало и больше не подчинялось ей.
«Нельзя ему верить», — говорил разум, но сердце отказывалось слушать, когда пальцы Патрика легко, едва касаясь, гладили ее затылок, а губы ласкали ее губы, и его дыхание, неровное и прерывистое, сливалось с ее дыханием.
Она не увидела, а скорее почувствовала, что Патрик пытается отстраниться, сдержать рвущуюся на волю страсть. Но сейчас ей не нужна была его сдержанность — и даже нежность; только звериное, первобытное желание, которое она уже испытывала в его объятиях несколько ночей тому назад. Ей хотелось забыть о страхе и недоверии, хотелось отдаться волшебному наваждению, дарившему им с Патриком удивительный мир, в котором они были одни, вдвоем, навсегда.
Патрик слышал, как часто дышит Марсали, как она дрожит в его руках. Ее тело яснее любых слов говорило о ее желаниях, голодные губы жадно отвечали на каждое движение его губ… Земляной пол хижины плыл у него под ногами. Боже правый, ведь он уже боялся, что навсегда потерял ее, а она льнула к нему так, будто не было этих последних нескольких дней — дней неверия, разочарования и гнева!
Марсали обвивалась вокруг него, погружала пальцы в густые длинные волосы, гладила… У Патрика вырвался невольный стон. Он упивался сладким пробуждением ее страсти, невинностью, с которой она прижималась к нему, ища того, чего еще толком не понимала. Иисусе сладчайший, он любил эту девушку, желал ее, и с каждым прикосновением ее рук к его лицу, спине, волосам, пульсирующая плоть все настойчивей напоминала о себе.
Все его тело горело, мысли путались, дышать становилось все труднее. Жажда женщины, о которой он мечтал столько лет, заполонила разум — жажда узнать ее тело, ощутить и увидеть его нагим, кожей к коже…
Но точно ледяная молния сверкнула в мозгу. Это же безумие, он потеряет ее, если не остановится немедленно! Один раз он опоил ее вином, и если теперь опоит страстью, соблазнит на то, о чем после она будет горько жалеть, — то никогда не станет принадлежать всецело ему свободно, по доброй воле. И о чем он только думает, целуя ее вот так, когда Хирам может войти в любую минуту, а на полу, всего в паре ярдов, лежит Быстрый Гарри?
Застонав, Патрик оторвал губы от губ Марсали и с огромным усилием воли выпустил из своих объятий. Она смотрела на него ничего не понимающими, затуманенными страстью глазами, и, о боже, как прекрасна она была в эту минуту, со спутанными от ветра и его ласк волосами, с опухшими от его поцелуев губами! За" всю свою жизнь Патрик ни разу не испытывал такого, ни разу не желал женщину с такой силой, как эту, единственную женщину.
Но она заслуживала большего, чем простая похоть. Она заслуживала чести и уважения.
Весь дрожа, Патрик заставил себя отвернуться и не смотреть на Марсали, зная, что иначе не сможет совладать с собою. Нужно уйти; если он останется, это грозит позором и ей, и ему.
Кроме того, пора вспомнить и о других делах: ждать вестей от Руфуса, вернуться в Бринэйр, чтобы принять на себя гнев отца, когда тот узнает о том, что у них опять угнали коров. Патрик чувствовал себя
