долгожительнице полновесного леща, который непременно привел бы ее г чувство. Все же постепенно разум к бабке вернулся, и под воздействием Настиных ласковых увещеваний она сумела объяснить (наполовину знаками, наполовину мычанием), что телефон может быть только у почтаря Володи, который проживает в родительском дому, хотя работает в районе.
Через полчаса, побродив по улочке и позаглядывая в разные избы, они обнаружили этого почтаря: усатого мужичонку лет шестидесяти, поросшего рыжим волосом, хлипкого и безликого, в нательной рубахе, украшенной почему-то значком ГТО. Почтарь Володя был пьян и дремал на солнышке на крылечке, удобно умостив голову на перекошенном перильце. Алеша сразу доверительно его спросил:
— Дяденька, не хочешь похмелиться?
Почтарь ожил, от резкого впечатления чуть не свалясь с крыльца.
— А ты кто будешь? Тетки Дарьи, что ли, племяш?
— Нет, мы сами по себе. Нам позвонить надо.
— По-озвонить? — Поняв, что от него ждут услугу, почтарь заметно приосанился. — Дак это трудно. У нас звонят по заказу либо по доверенности.
— Мы без заказа. За бутылку.
— Где же она, твоя бутылка?
— Пока позвоним, ты сам и сбегаешь.
Почтарь сошел с крыльца и вытянулся рядом с ними во весь свой худенький полутораметровый рост. Он был в затруднении: дальше набивать себе цену или пора согласиться на хорошее предложение. Спросил строго:
— У вас документ есть? Без документа не положено.
— Есть, — сказал Алеша. Вынул тугую пачку и отслоил две сторублевки. Почтарь деньги сгреб, засветясь взглядом, как фонариком.
— Телефон в комнате, — оповестил уже от калитки. — Гляди, не разбейте, он один на всю волость.
Только через три часа, минуя два загадочных коммутатора, Алеша связался с Москвой. Почтарь Володя давно вернулся и блаженствовал на разоренной кровати посреди запойного бедлама. На полу заветная бутылка самогона, которую он не спеша ополовинил. Поначалу, воротясь с добычей, почтарь несколько раз с обиженной миной предупредил, чтобы за сдачу Алеша не тревожился, она, дескать, в сохранности; но, захмелев и накурившись табаку, пришел в философское расположение духа и обращался теперь исключительно к Насте.
— Таких звонильщиков, — сообщил он ей, — ходит сюда по тыще в день, а Володя один. На всех телефона не напасешься, тем более что он служебный. (У аппарата корпус был разломан, как выгрызен, и трубка болталась на честном слове.)
— Для вас делаю исключение, — опрокинув очередной стопарик, продолжал Володя. — Потому вижу, ребята вы смирные, без гонора. Таким, пожалуйста, всегда мое почтение. И за сдачу не волнуйтесь, мне ваши деньги не нужны, тем более мне пенсию начислили полторы тыщи и оклад девять сотен. Жить можно, не жалуюсь. Впроголодь, но можно… А почему, Настюша, твой кавалер не пьет? Торпеду зашил?
— Вы пока пейте сами, Володя, а мы уж после.
За эти три часа она окончательно переменилась к Алеше. Так он славно, не психуя, беседовал с истошными телефонистками, так их без устали уговаривал, намекая и на возможные свидания, и на непременное вознаграждение, сыпя чудовищными, но, надо отдать ему должное, по-своему остроумными комплиментами, что Настя оттаяла сердцем. За все время он и глянул-то на нее два-три раза, усмешливо, доброжелательно, но его присутствие создавало надежное поле, в котором девушка чувствовала себя в безопасности. И как же он был красив и быстр, как дьявольски сосредоточен. С каждой минутой Настя все отчетливее, но уже без прежнего внутреннего сопротивления понимала, что от этого шалого мальчика ей не спастись.
Вдруг после всех безнадежных усилий в аппарате возник сиплый голос Леонида Федоровича, и Алеша с деликатной улыбкой передал ей трубку.
— Папа! Папа! Ой! Ну как вы там? Это я, я, Настя!
— Ничего, доченька, слава Богу, живы, здоровы.
У отца был какой-то чужой, натужный, сжатый голос, и тут же она поняла: да, Алеша оказался прав, злодеи уже там. Но зачем? Что им нужно от ее бедных родителей?
— Папочка, берегите себя, — едва дыша, но стараясь говорить нормальным тоном, пролепетала Настя. — Я скоро вернусь, слышишь? Как мамочка? Ей плохо?
В этот момент в далекой московской квартире бритоголовый громила предостерегающе ткнул Леониду Федоровичу кулаком под ребра и что-то прошипел ему в ухо. Его товарищ, тоже бритоголовый, развлекался тем, что дразнил привязанную к спинке кровати Марию Филатовну. Совал ей в ноздри свернутую трубкой газету, а Мария Филатовна в ярости щелкала зубками, пытаясь ее схватить. Иногда ей это удавалось: пол был заплеван жеваными газетными клочьями.
— С матерью все в порядке, — в соответствии с инструкцией ответил Леонид Федорович. — Ты где находишься, дочка? Можешь, конечно, не говорить, если не хочешь…
Последние слова не понравились громиле. Он кивнул товарищу, и тот вместо газетки игриво протянул к горлу несчастной лезвие ножа, которое она тоже попыталась укусить. С губ ее посыпалась розовая пена. Леониду Федоровичу видеть эту сцену было тяжело, и он, поморщась, добавил в трубку:
— Сюда ни в коем случае не приходи, беги в милицию…
Фраза долетела до Насти усеченной: бритоголовый бандит, сытно крякнув, махнул кулаком. Вместо слов Настя услышала хряск зубных протезов Леонида Федоровича.
— Они уже там, — растерянно сказала она. — И телефон отключили.
Ее детская, слезная беспомощность растрогала Алешу. Он встал, забрал у почтаря бутылку и сделал из горлышка пару глотков.
— Еще не вечер, — сказал он. — Стариков не тронут. Зачем им лишние трупы.
— Стариков обижать грех, — подтвердил почтарь Володя. — Они вообще неизвестно как живут. Пенсия маленькая, многим на лекарство не хватает. А старику тоже иной раз надо выпить и пожевать чего- нибудь.
— Возвращаемся в Москву, — сказала Настя. — Если не хочешь, поеду одна.
— Хорошо, — согласился Алеша. — Но сначала я тоже позвоню.
Второй заход на коммутатор занял у него не больше часа. Он не знал, засвечена ли Асина квартира, но полагал, что засвечена, поэтому, когда она сняла трубку, быстро сказал:
— Ничего не говори, только отвечай: да или нет… За квартирой следят?
— Да, — глухо отозвалась Ася.
— Они рядом с тобой?
— Нет.
— Мне нужен Федор. Где он?
— Федор Кузьмич погиб, — сказала Ася. — Его убили.
Укол тоски был стремителен и отозвался светлой рябью в глазах. Алеша протер их тыльной стороной ладони, будто запорошенные. Вон как оно обернулось, помощи ждать неоткуда. Кокнули Федора. Прощай, дорогой брат! Как же ты это позволил? Не стыдно тебе?
— Ты приедешь, Алеша?
— Где Филипп Филиппыч?
— Здесь, вот он.
— Дай ему трубку.
Филипп Филиппович солидно покашлял в мембрану.
— Слушаю вас.
— На тебя вся надежда, Филипп. Все ценное — деньги, барахло — надо из хаты убрать. Учти, будет хвост. Сможешь сделать?
— Попробую. Ты где?
Алеша ответил рифмованным словом из пяти букв и повесил трубку.
Он сказал Насте:
