относились к ним, как к желанным гостям, и готовы были — во всяком случае, на первый взгляд — во всем идти навстречу им обоим. Это было неожиданно и заставляло Бена думать о том, каких еще сюрпризов стоит ему ожидать от Гамильтонов.
Бен криво усмехнулся. «Приключение обещает быть интересным», — решил он.
Элизабет рассматривала свое вечернее платье, когда в дверь ее спальни тихонько постучали. Она открыла и увидела на пороге взволнованного дворецкого.
Дункан Маккормик был уже слишком стар для того, чтобы оставаться в услужении, но решительно отметал все предложения уйти на покой. Настаивать на этом Элизабет тоже не могла — ей было искренне жаль старика. Да, Дункан стал плохо слышать, вечно все ронял, вечно обо всем забывал, но… Но он прожил здесь всю свою жизнь и служил еще отцу Джейми, когда тот был молод. Кроме того, нужно было еще поискать человека, который так бы гордился и Калхолмом, и своей должностью дворецкого, как Маккормик. Вот почему при каждом намеке Элизабет на то, что ему пора на покой, на глаза старика наворачивались слезы. И то сказать: Гамильтоны были его семьей, а этот дом — его домом. В этом была его жизнь, его мир, все, что он имел на этом свете.
Сейчас Дункан выглядел так, словно только что проглотил живого угря, — ошеломленным и обиженным одновременно.
— Гм… Американец, — начал он, запинаясь. — Ему не нравятся к-комнаты.
Элизабет почувствовала закипающий в ней гнев. Комнаты ему не нравятся! А ведь она с таким старанием выбирала спальню для этого нахала! И не только со старанием, надо признаться. Для Бена была приготовлена лучшая комната в доме — в стороне от хозяйских, и подобрать что-нибудь более удобное просто невозможно, во всяком случае, в западном крыле. А селить его в восточном крыле, рядом с Хью и Барбарой Элизабет категорически не хотела. Не хватает еще своими руками расчищать дорогу Барбаре!
А девочка, разумеется, будет спать в детской.
— Очевидно, он хочет занять спальню хозяина Калхолма? — спросила Элизабет.
— Не-ет, — потряс своей головой Дункан, и на лице его отразилось страдание. Как и все обитатели Калхолма, он прекрасно понимал, что приезд американца сулит перемены, а может быть, кое-что и похуже. И, как все слуги, очень дрожал за свое место.
— Нет, — повторил он. — Он хочет, чтобы девочка была рядом с ним. Сказал, что детская не годится.
Слова дворецкого привели Элизабет в замешательство. Она ожидала услышать что угодно, но только не это. Дети всегда спали в детской, как правило, под присмотром нянек или гувернанток. Детская располагалась в самом тихом уголке дома, вдали от шума и посторонних глаз. Завтра с самого утра Элизабет намеревалась отправиться в ближайшую деревню и нанять там няню для Сары Энн. Разумеется, и эту практическую проблему предстояло решить ей, а не Барбаре, которая всегда уклонялась от подобных дел. Однако Бен Мастерс, похоже, вовсе не намерен ждать, пока она это сделает.
Требования к комнатам, в которых будет жить Сара Энн и он сам, были у Бена немногочисленными, но вполне конкретными. Если Сайлас Мартин не ошибся, Бену нельзя ни на минуту выпускать девочку из-под своего контроля. А где при этом ему придется спать — это уж его дело.
Бен вовсе не хотел утверждать свои права силой. Давление и высокомерие были ему глубоко чужды. Но и плясать под чью-то дудку он не собирался. Он не делал этого раньше, не станет этого делать и впредь.
Сару Энн решили поместить этажом выше его спальни, в детской. Старый дворецкий заявил, что это единственное место в доме, по-настоящему пригодное для ребенка. Господи, каким испуганным и ошеломленным он выглядел, когда Бен сказал ему, что так дело не пойдет. Да и Сара Энн немедленно принялась плакать, когда узнала, что должна будет остаться одна в этой комнате. И никакие игрушки — а ими была заставлена вся детская — не помогли. Даже яркая деревянная лошадка-качалка.
Сара Энн безутешно рыдала, выплакивая в слезах все: и долгую жизнь без матери, и разлуку с миссис Калворти, и трудное путешествие, и нервную усталость от новых лиц и впечатлений, обрушившихся на нее в Калхолме. А может быть, в атмосфере этого дома девочка сумела распознать подстерегающую ее опасность? Кто знает. Может быть. Ведь Сара Энн всегда отличалась способностью видеть и чувствовать то, что укрыто от других.
Так или иначе, но Бен категорически воспротивился тому, чтобы их разлучали.
Вытянувшийся и застывший словно жердь старый дворецкий заявил, что пойдет обо всем доложить леди Элизабет, и удалился, шаркая подошвами и всем своим видом выражая крайнее неодобрение.
Бен взглянул на Сару Энн. Девочка перестала рыдать, но не двигалась с места, крепко сжимая в одной руке корзину с кошкой, а другой — прижимая к груди свою куклу. Когда она подняла взгляд на Бена, у того едва не разорвалось от жалости сердце — столько отчаяния было в ее глазах.
— Пойдем к окну, — предложил Бен;
Она покорно последовала за ним, и Бен поднял девочку на руки, чтобы та смогла лучше рассмотреть открывающийся за стеклом пейзаж: покрытые вереском невысокие холмы и гладь озера, багровеющую в последних лучах заходящего солнца.
Как непохоже это на сухие, теплые техасские зимы… Негромкое «а-ах» вырвалось из груди Сары Энн при виде открывшейся картины.
— А здесь можно устраивать пикники? — спросила она, подумав. — Мама однажды брала меня на пикник.
— Немного холодно для пикника, — ответил Бен. — Но попробовать можно.
Надо будет раздобыть лошадь для себя и пони для Сары Энн. А еще — съездить в Эдинбург и повидаться с управляющим делами Калхолма. Но не сейчас. Саре Энн нужно несколько дней, чтобы отдохнуть и придти в себя, а ему эти же несколько дней необходимы для того, чтобы попытаться понять, что же тут, в конце концов, происходит.
Внезапно Сара Энн отвернулась от окна и крепко прижалась к Бену. Корзина с Аннабел, которую девочка так и не выпустила из руки, мягко ударила в его спину. Боже, сколько доверия и нежности было в этом детском объятии!
— Ты не уйдешь? — прошептала она.
— Нет, Ягодка, — так же шепотом ответил он, обнимая крошечное тельце. — Ты будешь со мной.
Она удовлетворенно шмыгнула носом, но не ослабила объятий, и Бен всем своим существом ощутил страх, наполнявший ребенка. Господи, как много значит эта девочка в его жизни! И как он мог раньше жить, не зная ее? Столько лет он прожил на свете и не знал, не подозревал даже, без чего он живет. Сам он рос, не зная родительской ласки. Мать умерла, когда он был еще совсем маленьким, а отец… Отец его был неласковым, замкнутым человеком, с головой погруженным в свою юридическую практику. Бен не мог вспомнить ни одного случая, чтобы отец улыбнулся ему, или — прости ему, господи, — поцеловал своего сына. Он заботился, чтобы у Бена было все необходимое, но этим и исчерпывались его отношения с сыном.
— Мистер Мастерс.
Звук собственного имени вернул Бена к действительности.
В дверях детской стояла Элизабет Гамильтон, и по ее виду было заметно, что она озадачена. Бен опустил Сару Энн на пол, не выпуская, впрочем, ее руки из своей ладони.
— Миссис Гамильтон, — ответил Бен. Он решил обратиться к ней именно так, поскольку до сих пор чувствовал себя ужасно неуверенно в тех случаях, когда ему приходилось общаться с титулованными особами. Бен всегда боялся что-нибудь при этом напутать. — Простите, если обращаюсь к вам не совсем так, как того требует этикет.
— Барбара и я формально носим титул леди Калхолм, — ответила Элизабет. — Но слуги и большинство наших гостей предпочитают называть нас просто леди Элизабет и леди Барбара. Это проще и не вносит путаницы.
— Значит, леди Элизабет?
— Поскольку мы родственники, можно еще проще. Например, Элизабет.
— Значит, Элизабет, — сказал Бен, изучая ее лицо. Несмотря на дружеский тон их разговора, в лице Элизабет угадывалось какое-то напряжение, причину которого Бен пока не мог распознать.
