страха.
Бен утвердительно кивнул, отвечая на вопрос девочки, и тут же тонкие ручки обхватили его за шею.
— Я люблю тебя, папа, — шепнула Сара Энн. — И я, и Аннабел тоже.
Горячая волна нежности омыла сердце Бена. Той нежности, что заставляет нас сжаться от невыразимой боли — очищающей, светлой и куда более сильной, чем боль от растревоженных ран.
Бен стоял на палубе, держа на руках Сару Энн так, чтобы той была видна толпа встречающих, пестрой лентой протянувшаяся вдоль причала. Дул сырой холодный ветер. Да и бывает ли другим ветер в этом уголке земли?
Судно приближалось к, докам Глазго, и девочка, пораженная развернувшейся перед нею картиной, возбужденно елозила на руках своего приемного отца.
Порт — мрачноватый, грязный, похожий на все порты мира — был запружен людьми. И докеры, и приодетые горожане с любопытством наблюдали за прибывающим судном, которое пробиралось к причалу, лавируя между стоящими на якоре собратьями — закопченными пароходами и изящными легкими парусниками.
Бен подумал было о том, нет ли в этой толпе встречающих родственников Сары Энн, но тут же отбросил эту мысль. Разумеется, никто их здесь не ждет и никто не встречает, даже если они с Сарой Энн приплыли в Шотландию не незваными гостями. Даже если то, что поведал Мартин о Хью Гамильтоне, не совсем соответствует истине.
Правда, Мартин отправил в Шотландию письмо, в котором сообщал, что ему удалось разыскать дочь младшего из братьев, Йена Гамильтона, и что она собирается отплыть в Глазго в сопровождении своего опекуна. Однако Бен сильно сомневался, что Мартин мог упомянуть название судна — ведь когда писалось письмо, точная дата выезда была неизвестна даже самому Бену, поскольку ему еще предстояло закончить оформление документов на свое опекунство над Сарой Энн.
Девочка вновь завертелась, и Бен покрепче прижал ее к груди. С каждым днем он все сильнее привязывался к ней, несмотря на то, что роль отца давалась ему с трудом.
Бен любил улыбку Сары Энн — такую редкую в первое время, после смерти ее матери; как хорошо, что теперь она стала частой гостьей на милом личике этой чудесной девчушки.
В целом же Сара Энн была обычным, нормальным ребенком — умела понемногу складывать буквы в слова, считать до пятидесяти и, конечно же, не уставала открывать для себя огромный таинственный мир. А попросту говоря, была типичной четырехлетней почемучкой. И вот что удивительно: пытаясь ответить на ее бесконечные «где», «когда» и «почему», Бен часто ловил себя на том, что сам начинает смотреть на мир новыми глазами, открывает в нем такие вещи, над которыми никогда раньше и не задумывался.
Вопросы она задавать умела всегда, а сейчас, при виде порта, они посыпались из нее как горох.
— Где мы? А скоро мы сойдем на берег? Когда у меня будет пони?
Что касается пони, то Бен сам обещал Саре Энн, что купит и его, и новое платьице, как только они прибудут в Шотландию. Собственно говоря, это была еще одна попытка Бена отвлечь мысли девочки от горьких событий последних месяцев.
Обилие новых впечатлений, казалось, даже несколько напугало Сару Энн, и она теснее прижалась к плечу Бена.
— Никогда не уходи от меня, — прошептала она ему на ухо, в сотый раз за последние дни. Острая боль кольнула сердце Бена, и он подумал, что девочка до сих пор не чувствует себя в полной безопасности.
— Не бойся. Все будет хорошо, Ягодка, — твердо сказал Бен. — Я обещаю.
Ответ, казалось, успокоил Сару Энн, и она переключилась на длинную вереницу запряженных экипажей, вытянувшуюся вдоль причала.
— А пони… Мы купим его прямо здесь?
— Нет. Когда приедем в Калхолм.
— Так долго ждать? — огорчилась Сара Энн. Бен усмехнулся. Насколько ему было известно, Калхолм был не так уж и далеко — в каких-нибудь двадцати милях от Глазго.
— Совсем не так уж и долго, Ягодка, — сказал он. — Сейчас мы с тобой найдем гостиницу, примем горячую ванну, выспимся, а наутро поедем.
— Может быть, я могу вам помочь? Я хорошо знаю Глазго.
Бен обернулся и узнал в говорившем Эндрю Камерона. Этот молодой человек постоянно крутился возле них, и его любопытство, естественно, не могло понравиться Бену. Правда, Саре Энн Камерон понравиться сумел — особенно после того, как показал ей несколько фокусов.
Эндрю Камерон вел свое происхождение из шотландских лордов, во всяком случае, так он сам говорил, и был при этом завзятым картежником. Обаятельный, учтивый, он сумел заворожить Сару Энн своей ослепительной улыбкой и манерами истинного джентльмена.
А по вечерам этот джентльмен играл в кают-компании в карты. Играл и выигрывал, да так часто и крупно, что пассажиры, чьи карманы он так счастливо опустошал, заподозрили его в шулерстве и в конце концов пожаловались на него капитану. Тот, во-первых, немедленно запретил все карточные игры, а во- вторых, имел долгий разговор с Эндрю Камероном, который закончился тем, что удачливому игроку было отказано впредь в праве подниматься на борт любого судна, принадлежащего этой компании.
Со своим собственным приговором Бен не спешил.
Камерон оставался для него загадкой. Да, у этого человека было два лица: светлое, располагающее, обращенное ко всем, и второе — смутное, темное, скрытое от посторонних глаз. Да только не Бену осуждать за это человека. У него самого в прошлом найдется многое, что он хотел бы спрятать поглубже в тень. Правда, его любопытство… Эти бесконечные расспросы, особенно с тех пор, как Камерон узнал о том, что Бен с дочерью направляются в Калхолм…
Как бы то ни было, но Бен решил принять предложенную помощь.
— Буду признателен, если вы порекомендуете нам хорошую гостиницу, — сказал он.
— А сколько вы собираетесь здесь пробыть?
— Только до утра. А там постараемся сесть в почтовую карету, которая идет до Эдинбурга. Насколько мне известно, она проходит мимо Калхолма.
— Верно, — согласился Камерон. — Вам нужно убудет сойти в Дангиле — есть по дороге такая деревушка, — а оттуда на любой карете мигом доберетесь в Калхолм.
Название поместья Гамильтонов он произносил так привычно и небрежно, что Бен, не удержавшись, спросил:
— А вы бывали в Калхолме?
— Я знаю эту семью, — уклончиво ответил Камерон и поспешил сменить тему. — Что же насчет гостиницы, то попробуйте остановиться в «Четырех Конях». Там тихо, чисто и кормят вполне прилично. К тому же эта гостиница совсем рядом со станцией, откуда отходят экипажи на Эдинбург, — он неожиданно нахмурился и добавил:
— Для себя, во всяком случае, я считаю эту гостиницу вполне подходящей. Надеюсь, что она сможет устроить и вас, и эту очаровательную молодую леди.
Бен снова кивнул.
— Отлично, туда мы и направимся. Благодарю вас.
— Всегда рад помочь вам и вашей красавице, — откликнулся Камерон. Он тряхнул своими густыми каштановыми кудрями и улыбнулся, да так заразительно, что Сара Энн не удержалась и широко улыбнулась в ответ. — Возможно, мы еще встретимся. Ведь я тоже направляюсь в Эдинбург и тоже поеду по суше. Сами знаете, мне отныне запрещено появляться на борту судов, принадлежащих «Бланкеншип компани», — заметил Камерон, и слова его прозвучали небрежно, безо всякого намека на ожидаемое сочувствие. Но, кстати, и раскаяния в голосе тоже не было.
«А пожалуй, быть выставленным за дверь — привычное для него дело», — подумал Бен.
Тем временем Сара Энн, высоко задрав голову, с нескрываемым обожанием смотрела на Эндрю Камерона своими сияющими зелеными глазищами. Он поймал этот взгляд, наклонился и ловко достал из уха Сары Энн что-то круглое и блестящее. Монету.
— Вы — единственная леди на свете, которая хранит свои деньги за ухом, — улыбнулся он.
Сара Энн хихикнула и взяла протянутый ей пенс.
