небосвод причудливым узором — наступило любимое шотландцем время дня. Тихое, медленно текущее время, спокойное и мирное. Полное отдохновения.
Вместо этого Дрю и Керби обнаружили в лагере сущий хаос.
Около их фургонов стояли еще два — старые, потрепанные, набитые до отказа ящиками и мебелью. Человек во всем черном ожесточенно орал на Габриэль, а Верный с лаем бегал вокруг тощего, изможденного мальчика.
— Джереми, — оглушительно гаркнул тот. — Не смей трогать эту тварь!
Мальчик присел от ужаса, а Верный взвизгнул и полез под фургон.
— Я вам его не отдам! — услышал Дрю крик Габриэль. Она крепко прижимала к груди Малыша.
— Ты противишься воле господней! — кричал черный человек. — Господь накажет тебя, женщина, за то, что ты вырядилась, как блудница Вавилонская!
— Ну, я не знаю, — любезным тоном прервал Керби проповедника, — мне всегда казалось, на блуднице Вавилонской было куда меньше надето.
Проповедник круто обернулся. Лицо его от ярости пошло красными пятнами. При виде властной осанки Керби он, однако, постарался взять себя в руки.
— Наконец-то пришел хозяин! — с деланым воодушевлением проговорил он. — Уверен, вы согласитесь отдать нам этого маленького дикаря.
— Дикаря? — вкрадчиво переспросил Дрю. — Я всегда считал, что дикарями не рождаются, а становятся, и поверьте — я встречал их даже в самом изысканном обществе.
Человек стремительно повернулся к нему и приосанился.
— Я — достопочтенный Джозеф Дэндер. Этот младенец, насколько я разумею, сирота, и я требую, чтобы вы отдали его, дабы он был воспитан в строгих правилах.
— Требуете? — переспросил Керби тоном, которого опасались все погонщики.
— Да, требую! — огрызнулся проповедник, не замечая опасности. — Мы прибыли сюда, чтобы нести слово божие дикарям, и вы не смеете оспорить право господа.
Он решительно потянулся к ребенку, но Габриэль отпрянула и крепче прижала Малыша к себе. Дрю шагнул вперед, намеренно встав между ними.
— Какого дьявола вы здесь вообще сшиваетесь? — проворчал Керби, окинув внимательным взглядом спутников преподобного — трех женщин, четверых мужчин довольно жалкого вида и троих детей с печальными, голодными глазами.
Достопочтенный Джозеф возгласил:
— Мы призваны на эту землю господом нашим, дабы спасти дикарей.
— Значит, у вас есть с собой продовольствие?
— Продовольствие? — удивился проповедник.
— Да, продовольствие, — повторил Керби. — Нельзя проповедовать спасение души тем, кто умирает с голоду.
Дрю неотрывно смотрел на Габриэль и заметил, что она удивлена заступничеством Керби. Удивление постепенно сменилось одобрением, и в глазах девушки блеснули искорки смеха.
Достопочтенный оцепенел от негодования:
— Господь всех накормит.
— Но вы-то надеялись, что именно мы поможем господу, а? — спросил насмешливо Керби.
Выражение, появившееся на лице проповедника, подтвердило догадку Керби.
Кингсли вновь посмотрел на жалких спутников достопочтенного Дэндера.
— Вы направляетесь на Запад только с этими двумя фургонами?
Тот кивнул.
— Черт побери, разве вы не знаете, что в прерии полно воинственно настроенных индейцев и бандитов, которые всех вас перебьют, чтобы завладеть лошадьми?
— Господь нас защитит.
Керби тихо выругался про себя.
— Ну, с вас, может быть, этой защиты и достаточно, а что будет с детьми? Судя по их виду, они умирают с голоду, но вряд ли им так уж хочется поскорее предстать перед Творцом.
Впервые за все время преподобный сник и маниакальный блеск в его глазах поугас.
— Да, мы голодаем. И у нас сломалась колесная ось, и…
— И вы хотите заполучить еще один лишний рот?
— Таков наш долг! — отрезал Дэндер. Керби покачал головой и повернулся к Габриэль:
— Сколько провианта у нас осталось?
— Мало. Мешок кофе, два мешка муки, мешок бобов и остатки бекона, но понемножку можно поделиться всем.
— А маленький индеец? — спросил Дэндер.
— Он остается с нами, — тоном, не терпящим возражений, заявил Керби и добавил уже более спокойно:
— Для детей.
Достопочтенный Дэндер явно был раздираем двумя желаниями — получить продовольствие и спасти душу язычника, но тут в воздухе разнесся аромат жареного бекона и свежеиспеченного хлеба. Голод одержал победу.
— Мы с благодарностью принимаем предложение, — натянуто объявил достопочтенный.
Дрю, однако, заподозрил его в неискренности. Этот фанатик так легко не сдается. Видя, что Габриэль разрывается между своими обязанностями и страхом за Малыша, он, немного помявшись, подошел к девушке.
— Я позабочусь о мальце, — прошептал он ей на ухо.
Габриэль колебалась. Вопросительно посмотрев на Дрю, она встретила его открытый, уверенный взгляд.
— Я не спущу с парня глаз, — заверил ее шотландец.
Ее ответный взгляд, в котором он прочитал и внезапно вспыхнувшую надежду, и радость, и доверие, в мгновение ока смел все барьеры, которые Дрю так упорно воздвигал в своем сердце. Больше не колеблясь, Габриэль вручила ему младенца, и, когда ребенок доверчиво прильнул к нему, Дрю ощутил не просто гордость. Он вдруг почувствовал, что пустота, которая мучила его долгие годы, уже не существует, ее заполнили все эти люди, и в первую очередь — Габриэль и Малыш.
Краем глаза он заметил веселый блеск в глазах Керби, разочарованную гримасу проповедника. И понял, что все его клятвы лопнули как мыльный пузырь. В битве с любовью Дрю Камерон проиграл. Полностью и окончательно.
17.
Габриэль наблюдала за преподобным и его паствой и невольно сравнивала их с собой. Когда восемь месяцев назад они с отцом переезжали на Запад, она мало что знала об этих краях. С тех пор многому научилась, очень многое поняла. И теперь, оглядываясь назад, строго судила самое себя. Ее предубеждения оказались ложными. Она не правильно думала о погонщиках, полагая, что только цивилизованные уроженцы восточных штатов способны на проявление глубоких человеческих чувств. Конечно, погонщики выражали свои эмоции совсем иначе, нежели она, постоянно при этом бранясь и ухмыляясь и устраивая розыгрыши, но их мужество, доброта и стойкость были достойны восхищения. И пример Керби Кингсли заставил ее устыдиться своих прежних мыслей. Она больше не удивлялась, почему шотландец хранил ему преданность. Да, Керби терпеть не мог проявлений слабости, но это был добрый, глубоко порядочный человек. Теперь Габриэль была совершенно уверена — он не убивал ее отца, и он заслужил полную откровенность с ее стороны. Может быть, она поняла бы его характер раньше, если не была бы так погружена в свое горе, не ослеплена жаждой мести.
Совершенно очевидно, что Кингсли презирал предубеждения и несправедливость… а она, Габриэль, действовала именно несправедливо и с предубеждением, желая в своей неразумной ярости собственноручно свести с ним счеты во имя ложно понятой справедливости.
Справедливости? Нет, честно говоря, она уехала из Сан-Антонио не ради справедливого возмездия. Она просто хотела найти того, кого можно было обвинить в ее внезапной, невыносимой утрате.
