мысли Дрю стало еще тяжелее. Отец когда-то убил его первую лошадь. «Это тебе урок, — сказал он, — чтобы никогда не привязывался к животному». И с тех пор Дрю никогда подолгу не держал одну и ту же лошадь. Он больше не хотел испытать еще раз такое горе.
Однако сейчас в нем кипели желания, которым он раньше не давал ходу. Они беспокоили его, не давали житья. Впервые в жизни ему захотелось любить, захотелось в ком-то нуждаться и быть кому-то нужным. И ему показалось, что он нашел такого человека.
Черт бы подрал эту Габриэль.
Дрю оседлал коня, поймав себя на том, что мысленно осыпает его не слишком лестными эпитетами. Все же он должен был признать, что проклятое животное превосходно. Надо бы спросить у Керби, не продаст ли он ему эту лошадь. Медленно отведя ее от стада — любое резкое движение могло обеспокоить коров и вызвать среди них панику, — он пришпорил лошадь, сразу пустив ее легкой рысцой. Через несколько недель они будут в Абилене, и его великое приключение окончится. Надо будет принять некое важное решение — как жить дальше. Будет ли Дрю Камерон по-прежнему вечным странником или все же заживет достойной жизнью.
Только независимо от того, будет ли он странствовать или пустит корни, останется картежником или превратится в ранчмена, — он уже никогда не сможет жить без Габриэль.* * * Габриэль смотрела на спящего Малыша. Длинные ресницы осеняли пухлые щечки, в одной руке он сжимал куколку, которую она сделала ему из мешочка от кофе, другая ладошка зарылась в пушистой шерсти Верного, который с довольным видом лежал возле младенца. Оба — и дитя, и собака — были предназначены друг для друга самой судьбой, их пути скрестились после трагической утраты. Наверное, и они с Дрю вот так же предназначены друг другу. Во всяком случае, она так думала несколько дней назад. А теперь снова ни в чем не была уверена. Дрю смотрел на нее ледяным взглядом. Нет, он не поймет, почему Габриэль снова солгала ему или, вернее, скрыла от него правду. У него был свой собственный кодекс чести, и Габриэль это нравилось, хотя она и нарушала постоянно его незыблемые правила.
И все-таки лучше презрение Дрю, чем его смерть. Прошло уже пять дней, как они вернулись из Колдуэлла. Можно ли теперь рассказать Дрю и Керби о Киллиане? Этого она не знала.
Вздохнув, Габриэль устроила ребенка поудобнее и спустилась из фургона, чтобы разжечь огонь и сварить свежий кофе. Джед всегда стремился сделать так, чтобы кофе был в достатке в любое время суток, и она старалась подражать ему. Свободные от дежурства погонщики спали. Ночное небо было ясное, звезды — яркие, ярче ей, наверное, видеть не приходилось. Ослепительно сиял полумесяц. Вдалеке темнели многочисленные силуэты коров. Весь пейзаж дышал удивительным спокойствием. Тем острее Габриэль чувствовала свое одиночество, и чем больше она думала о конце перегона, тем мучительней становилось это чувство. За время пути она изрядно сблизилась со своими спутниками, а кроме того, познала радости плоти, которые прежде были ей неведомы.
Габриэль всегда хотела быть только актрисой, но сейчас ей все труднее было думать о возвращении на сцену: к циничным насмешкам и восторгу публики, румянам, корсетам и платьям с низким вырезом. Ей нравилась свобода теперешней одежды — рубашка и мужские штаны. Нравилось общество мужчин, которые ценили ее за то, какая она есть, а не какой кажется. Кроме того, Габриэль и не надо было, чтобы ею восхищались все мужчины. Ей необходимо восхищение одного-единственного, ей нужны его доверие и любовь на всю жизнь.
Габриэль проглотила слезы. Она знала, что теряет сейчас этого мужчину, — но не смела, не могла рассказать ему о своей тайне. Пока не могла. По крайней мере, пока они не уйдут далеко на север. Вот только не будет ли уже слишком поздно?
Девушка прислонилась к колесу фургона. Сегодня ей долго не удастся заснуть.* * * Керби не мог спать. Сегодня ночью земля ему казалась слишком жесткой, одеяло слишком жарким, а мысли, его тревожившие, были особенно беспокойны. Решив больше не мучить себя тщетными попытками уснуть, он сел, огляделся и увидел у хозяйственного фургона Габриэль. Она-то и была одной из причин его беспокойства.
Керби внимательно разглядывал свою повариху. Вид у нее был бледный, вялый и мрачный. Такой она стала после поездки в Колдуэлл. Конечно, она могла просто устать. В конце концов, уход за ребенком и прочими подопечными в добавление к обычным повседневным обязанностям измотают кого угодно. Тем более что теперь стоянки стали чаще: скот должен хорошо отдыхать и досыта есть — вес животных очень важен для покупателей. Это означало, что обязанности Габриэль начинались каждый день раньше и заканчивались позднее.
Да, Керби мог бы удовольствоваться таким объяснением, если бы бледной и мрачной была только Габриэль. Но ведь шотландец выглядит и того хуже! Его сдержанный приветливый друг обнаружил вдруг раздражительность и злость. Он избегал общества других погонщиков и стал еще неразговорчивее. Да, черт возьми, настало время разобраться в причинах такой перемены, и, наверное, Керби скорее удастся это узнать у Габриэль, чем у Дрю.
Керби вылез из спального мешка, потянулся, подошел к костру и налил себе кружку кофе. Отхлебнув глоток, он приблизился к Габриэль, которая быстро смахнула со щеки слезу и выдавила из себя еле заметную, мимолетную улыбку.
— Что у тебя не заладилось с шотландцем? — спросил Керби, тоже прислонившись к фургону.
Девушка немного помолчала, а затем, покорно вздохнув, ответила:
— Произошло кое-что, о чем вы должны знать. Я… я не могла сказать раньше ни вам, ни… Дрю. Не уверена, что вообще стоит об этом рассказывать, но он догадался, что я…
— Что-то от него утаиваешь, — закончил за нее Керби.
Габриэль кивнула.
— Так что же это?
Запинаясь, она сказала:
— Мне кажется… что я видела человека, застрелившего моего отца. В Колдуэлле.
Сердце Керби на секунду остановилось, а затем гулким молотом застучало в груди.
— Он спрашивал о вас, сказал, что слышал, будто вас убили. Только ведь никто не мог знать об этом, кроме того, кто в вас стрелял.
Керби нахмурился.
— Почему же ты думаешь, что это и есть убийца твоего отца?
Габриэль взмахнула рукой, словно хотела заслониться от призрака убийцы.
— Он такого же сложения — высокий и худой, примерно как Дрю. И его манера держать себя, походка мне тоже показались знакомы. А еще у него серебристая лента на тулье шляпы.
Керби нахмурился еще сильнее.
— И где же был Дрю, когда ты увидела этого сукина… э… этого человека?
— В бакалейной лавке. А меня он послал в фуражный магазин. Ко мне привязались пьяные фермеры. Потом подошел этот человек — его зовут Киллиан, — и фермеры сразу же отступили. — Габриэль глубоко вздохнула. — А потом он спросил меня о вас. И я сказала, что вас убили. Я подумала, что это заставит его вернуться в Техас, и вы, когда тоже вернетесь, будете по крайней мере знать его имя и…
— Проклятье! — взорвался Керби. — Девушка, ты что, спятила? Почему не рассказала об этом раньше?
Габриэль заморгала, но решительно и упрямо вздернула подбородок.
— Я боялась, что вы сразу же броситесь за ним — вы и Дрю. Продавец фуража сказал, что Киллиан — наемный убийца…
— Проклятье! — снова выругался Керби. — Да почему же, почему ты промолчала?!
Девушка еще выше задрала подбородок, но голос ее дрогнул:
— Киллиан убил моего отца, и я не хотела, чтобы он убил вас или Дрю. В городе не было представителей закона, последнего шерифа недавно застрелили, и жители там не любят погонщиков. Я боялась, что Дрю…
— Думаю, — прервал ее Керби, — что Дрю бы тебя удивил. Он не дурак, Габриэль, чтобы лезть под пули. И я тоже.
Габриэль мрачно взглянула на Керби; она обхватила себя руками за плечи, словно ей стало вдруг холодно.
— Я боялась… — прошептала она.
