истребили аулы двух злейших врагов: Аслан-Гирея и Девлет-Гирея. Богатая добыча, доставшаяся казакам, не только вознаградила их за прежние потери, но манила к новым вторжениям; так что, когда вслед за тем черкесы напали на казаков, рубивших лес в Головатом куге, и взяли нескольких из них в плен, то есаул Кобеняк, стоявший на кордоне, уже не задумываясь бросился вплавь через широкую Кубань и на том берегу, близ аула Махмет-Паки, имел молодецкое дело. Пятьсот черкесских наездников, предводимых отважным Явбук-беем, не устояли против стремительного натиска двух сотен удалого Кобеняка, и сам Явбук-бей едва успел спастись. Все пленные казаки были отбиты, черкесская партия рассеяна, и Кобеняк, разграбив по пути аул Махмет-Паки, с добычей возвратился на Линию.
Озадаченные горцы после того в течение целого года не смели приближаться к Линии. Но Бурсак, понимая, что это только затишье перед новой бурей, торопился усилить оборону Линии. Воспользовавшись тем, что в казацком войске много было еще казаков «водяных», то есть приученных к действию на море, он образовал из них плавучие караульни, которые и должны были двигаться по всему низовому течению Кубани. Эти речные пикеты, называвшиеся байдаками, устраивались наподобие паромов, но имели весла и слушались руля. Вооружение их состояло обыкновенно из фальконетов, иногда и из одной трехфунтовой пушки, а по борту, обращенному к неприятельскому берегу, устраивались шерстяные щиты с бойницами для ружей.
Но именно один из этих байдаков скоро и послужил поводом к новому кровавому столкновению. Двадцать восьмого февраля 1802 года он шел по Кубани из Бугазской пристани к Екатеринодару с четырьмястами пудами казенного пороха. Нужно сказать, что недалеко от Славянского поста, почти на середине кордонной линии, Кубань разрывается на два параллельные течения и, слившись вновь верстах в шестидесяти от этого места, образует продолговатый и низменный Кара-Кубанский остров. Левое течение, левый проток, приходящийся ближе к горам, образует речку Кара-Кубань, а правый, почти уже пересохший, удерживает за собой название Старой Кубани. Дойдя именно до того места, где протоки Кубани снова соединяются, судно остановилось, так как дальше Кубань была для него мелководна, а Кара-Кубань протекала в черкесских пределах. Не желая, однако, выгружаться с транспортом, офицеры, начальствовавшие на байдаке, хорунжие Венгерь и Жвачка, решились избрать последний путь как более близкий. Но этот близкий путь привел их к гибели. Плывший байдак неожиданно был осыпан черкесскими ружейными пулями с берега. Начальник судна тотчас взял направление к противоположному берегу, чтобы выйти из-под выстрелов горцев, но тут-то и случилась с ними непредвиденная беда. Глубокий противоположный край Кубани, весь поросший густыми камышами, скрывал засаду, и едва байдак подошел к нему, как горцы сделали залп и мгновенно вскочили на палубу. Рукопашный бой был непродолжителен; оба офицера и четырнадцать казаков были убиты, а остальные, вместе с байдаком и пушкой, остались в руках неприятеля. Случилось, что двое тяжелораненых были приняты черкесами за убитых и брошены на берегу. Они-то впоследствии добрались кое-как до Кубани и сообщили о происшествии.
Молча выслушал атамана Бурсак недобрую весть и решил жестоко наказать черкесов.
Двадцать девятого мая шесть тысяч черноморцев, перейдя Кубань на Ольгинском кордоне, вступили во вражескую землю. Здесь к ним присоединились еще два полка – четырнадцатый и пятнадцатый – егерей; но так черноморским казакам доступнее были закубанские плавни и ближе к сердцу самая цель похода – наказать хищных злодеев, то, предоставив егерям идти позади и взяв в проводники султана Шеретл-оглы, атаман в ту же ночь повел своих удалых черноморцев к местам, где пострадали их войсковые товарищи.
Солнечный восход тридцатого мая встретил Бурсака уже у крайних черкесских селений, принадлежавших князю Буджуку. Казаки подошли к ним скрытно, по таким местам, где только казак со своим обычным терпением мог пробираться безнаказанно; несмотря на то, черкесы встретили нападение ружейной пальбой, а вскоре на выручку к ним прискакала и новая партия в пятьсот человек. Бой закипел, и долго ни та, ни другая сторона не уступала ни шагу. Горцы бились отчаянно, чтобы выиграть время и спасти семейства, черноморцы хотели именно взять эти семейства и упорно ломились в аулы. Наконец части казаков удалось скрытно зайти в тыл неприятелю и дружной атакой смять черкесов. Тогда четыре аула, захваченные казаками, были превращены в груды развалин; весь скот, имущество, семьи – все осталось в руках черноморцев; пленных было взято более пятисот человек, и в числе их находился сам князь Буджук со всем своим семейством. Атаман Бурсак произведен в награду за это дело в полковники.
Страх подобных нашествий гораздо более способен был обуздать черкесов, чем всякая кордонная стража, но в то же время чувство мести и желание расплаты со стороны горцев придавали всей войне по временам кровавый и беспощадно-жестокий характер, создавший и для казаков невыносимые трудности.
Особенно тяжела была для них зима 1803 года. Морозный январь давал возможность хищникам удобно по льду переходить Кубань; черкесы выжигали казацкие пикеты и кордонное сено, проникали в прикубанские селения, захватывали скот, даже уводили людей. Дерзость их дошла до того, что раз двенадцать человек ночью пробрались в самую Чернолесскую станицу, разграбили в ней дом казака Семена Дзюбы и, захватив его молодую жену, полунагую потащили ее к Кубани. Несчастная, раненная шашкой в бок, собрав, однако, последние силы, вырвалась из рук черкесов и успела закричать. На шум выскочил какой-то казак и выстрелом из ружья поднял на ноги целую станицу. И подобные происшествия стали делом заурядным. Прибрежные камыши и непроходимые кубанские плавни благоприятствовали мелким набегам, и уберечься от них, особенно в темные ночи, не было никакой возможности.
Настало на Линии бесконечно тревожное время; даже посты, и те не могли считать себя в безопасности. Ночью на них никто не ложился спать, коней не расседлывали, а лазутчики из-за Кубани один за другим приезжали с грозными вестями. Скоро стало известно, что сильные партии горцев находятся в сборе, но никто не знал, куда они намерены направиться.
Девятнадцатого января черкесы перешли Кубань и бросились на Александровский пост. Постовой начальник хорунжий Коротняк, встретивший их на валу, был убит, и горцы ворвались внутрь укрепления. Но здесь, поражаемые на каждом шагу метким огнем черноморцев, они не удержались и отступили, успев, однако, захватить с собой жену Коротняка и восемь казаков.
Еще не отгремели последние выстрелы на Александровском посту, как новая, еще большая партия горцев кинулась на Копыльский кордон, и бой здесь был еще серьезнее. Черкесы несколько раз ходили на приступ, и если Копыл устоял, то только благодаря храбрости своих начальников подполковника Блюдова и капитана Ерько, распоряжавшихся обороною. Чтобы дать понятие об упорстве этого нападения на Копыл, довольно сказать, что по неприятелю сделано было тогда пятьдесят два картечных и до четырех тысяч ружейных выстрелов.
Окрестные поля и берега Кубани были завалены трупами горцев, и все-таки окончательная победа осталась за казаками только тогда, когда на помощь подоспела команда с ближайшего Протоцкого поста.
Отбитый от Копыла, неприятель стал отступать к Кубани, но вдруг круто повернул назад и всей массой ударил на Протоцкий пост, где казаки, только что возвратившиеся из боя, усталые, казалось, не могли противопоставить ему серьезной обороны. И положение поста действительно могло бы стать отчаянным, если бы храбрый Ерько со своими егерями при первой тревоге не подоспел из Копыла отплатить услугой за услугу и не помог отразить нападение.
Еще раз после того сильная черкесская конная партия прорвалась сквозь Линию и кинулась было на Петровский пост, но, отраженная с большим уроном, она ограничилась, к счастью, тем, что разбила почтовый двор да один казачий хутор.
Всю зиму несли черноморцы на Кубани тяжелую кордонную службу, стойко обороняя свою пограничную линию. С весной набеги прекратились. Носились слухи, что между горскими племенами начались раздоры и несогласия, что одни требовали решительных действий против русских, а другие, напротив, желали мира и сближения с казаками. Как бы то ни было, но целые восемнадцать месяцев военная гроза не разражалась над Линией, и только уже осенью 1804 года стали снова ходить тревожные слухи о враждебных замыслах горцев.
Шестнадцатого сентября, действительно, тысяча человек отборных наездников шапсугов перешли Кубань с намерением идти к Тимошевской станице. Триста казаков, с самим атаманом во главе, встретили их на переправе, но, подавляемые превосходными силами, вынуждены были отступать, пока на помощь не подоспел взвод конной артиллерии и метким картечным огнем не остановил неприятеля. Тогда сражение
