– Ничего, – отвечала я. – Так, голова кружится.
– Хм, кружится!… Смотри, чтоб совсем не вскружилась.
Это было, что называется, из огня да в полымя. Я знала уже, чего ожидать, и молила Бога только, чтобы Черезов поскорее ушел. Должно быть он угадал это, потому что в ту же минуту встал и взялся за шляпу.
В дверях Поль сказал ему:
– Так ты отказываешься? Он отвечал, не оборачиваясь:
– Отказываюсь.
Поль воротился с ужасным лицом и прямо ко мне.
– Что у вас тут случилось?
– У нас?… Ничего.
– Как ничего? На тебе лица не было! Говори правду: вы объяснились?
– Нет.
– А?… Отпираешься?… Да что, ты стакнулась [30], что ли, с ним? И пошла пытка, долгая, отвратительная. Ни ложь, ни правда
не помогали. Он ничему не верил. В голове у него засела мысль, что я его продала, что я любовница Черезова и что мы в заговоре. Кто его знает, может быть, думал уже, что мы затеваем его извести. Он топал ногами, ругался, кричал, грозил убить меня, если я сию минуту не признаюсь во всем, и раза два я, правда, думала, что он это исполнит. В слезах, и не зная, как его успокоить, я, наконец, сказала, что если так, то не хочу и видеть этого человека.
– Я не искала его, – говорю, – ты сам мне его навязал и мне надоело это до смерти. Верь или не верь, как знаешь, это мне все равно, но мне не все равно и я не хочу, чтобы из-за него у нас был ад в доме! Избавь меня от него совсем, чтобы мне не видеть его, чтобы духу его тут не было!
Выходка эта произвела странное впечатление. Его словно стукнуло что-то. Буря упала вдруг. В лице появились забота, недоумение, страх. Он сел и долго сидел, взявшись руками за волосы, как человек, близкий к отчаянию.
– Темно! – ворчал он. – Темно!… Ни зги не видать!… Проклятое, безвыходное сплетение…
– Что это значит? – спросила я, смотря на него с удивлением.
Он словно проснулся.
– То значит, что я тебе не верю; ну, да и ты мне тоже. Нечего, значит, много и говорить… Ну, а насчет того, прочего, ты мне не рассказывай пустяков. Так нельзя. Ты слышала: вон он, каналья, прямо в глаза уже говорит, что не хочет со мною иметь никакого дела! Нельзя, слышишь ли ты? Его нельзя выгнать! А что до того, что надоело, так это еще невелика беда. Сама виновата, сама и терпи… Ну, одним словом, ты понимаешь, я не хочу, чтобы ты с ним совсем разрывала.
– Не хочешь? – воскликнула я. – Да ты знаешь ли, чего хочешь? Ты что мне сейчас говорил? Ты за горло меня хватаешь из-за пустых подозрений, а когда я тебя прошу избавить меня от него совсем, потому что мне это не радость, а мука, ты отвечаешь: терпи! Так нет же, я не хочу терпеть!
– Не хочешь? – воскликнул он бешено.
– Нет! Я и так довольно уже натерпелась из-за тебя. Постой! Дай мне сказать. Да не лезь с кулаками, а не то я людей позову; я закричу на всю улицу, что мы с тобой вместе ее отравили! Стой! Стой! Дай мне сказать тебе правду. Ты мастер толкать других туда, где жарко и где можно руки себе обжечь, да потом их же и попрекать, зачем не умели сделать по-твоему. А ты зачем прячешься, если умеешь лучше? Ты сам попробуй; легко ли то, чему ты учишь других? Ты впутал меня в это проклятое дело; без тебя оно мне и на ум не пришло бы, а вот теперь я у тебя во всем виновата! Зачем я встретила его по пути? А ты зачем отправил туда меня? Зачем не поехал сам? Так и теперь: сам трусишь, меня толкаешь вперед, толкаешь свою жену чужому на шею, а после проходу ей не даешь! Какую жизнь ты мне сделал за это время? Каких насмешек, попреков, брани я от тебя не слыхала? И все за что? За то, что я поступила по-твоему! Возись с ним, как знаешь, сам, и делай что хочешь. Я больше тебе не помощница.
Что-то зловещее, хорошо знакомое, промелькнуло на бледном его лице.
– Смотри, полно так ли?
– Так.
– Эй, Юшка! Я тебе говорю, смотри, не перехитри! Тонко уж больно; на волоске висит. Сорвется, все к черту пойдет, и он первый. Потому, если уже пропадать, то я и его не выпущу. Я ему первому шею сверну.
Сказав это, он повернулся и вышел.
Ужас напал на меня при мысли, что уже не первый раз я слышу эту угрозу. Я не спала всю ночь и не могла придумать, что делать. Одно было ясно: надо предупредить Черезова, во что бы то ни стало и не теряя времени. Но как? Писать ему? Звать к себе? Безумство!
Утром, часу в двенадцатом, Поль уехал. Недолго думая, я оделась и вышла из дому одна. Адрес был мне знаком. Я села на первого попавшегося извозчика и в пять минут была у его дверей.
IX
Это было поутру, в первом часу. Сижу, входит Иван.
– К вам дама.
– Проси.
Смотрю, отворяются двери, и входит женщина в черном, лицо под вуалью. Меня так и бросило в холод.
