– От кого ты прислан?
– От князя Т.Д.
Прошло несколько минут, и в воротах неприступного замка показался сам Асатиани.
– Что тебе нужно, Божар? – спросил он, видимо ни на одну минуту не покидая осторожности.– Если ты хочешь погубить меня, то это труд, который не даст тебе покоя и в могиле. Ремесло, за которое ты взялся, приятель, тяжело и недостойно тебя, если ты только не забыл нашу молодость.
– Давид!– ответил Беридзе,– В роду моем не было предателей. Тридцать лет, как мы расстались с тобой, и вот ты живешь на этих скалах между орлами, а я, по-старому, все еще рыскаю на коне по лесам и полям моей родины.
– Зачем ты пришел ко мне?
– По просьбе князя, усыновившего тебя. Я пришел сказать, что он, как отец, принимает к сердцу твою ссору с родиной и желает видеть в своем Асатиани доброго азнаура, верного слугу отечества. Кроме того, я бы сказал тебе много, но отсюда говорить неудобно. Сойди, мы потолкуем наедине, а если боишься, возьми людей и оружие.
– Ни тебя, ни твоего владетеля еще никогда не боялись Асатиани,– гордо ответил Давид на коварные слова старого друга.– Один из предков моих построил эту крепость, и она после смерти моего отца досталась мне, также, как и ему, от предков. От меня она перейдет к моему наследнику. Следовательно, если меня и не станет на свете, для всех вас пользы не много. Замок будут защищать до тех пор, пока существует хотя один Асатиани.
Оба они замолчали. Асатиани вернулся домой.
Глубокая тишина царствовала повсюду, и только доносился по ветру отдаленный гул речки, бешено бившейся по обрывам и скалам в глубокой пропасти. Вдали виднелись сходившиеся тени пирамидальных горных вершин, из-за которых выходило блестящее солнце.
– Помнишь ли ты мой сон, который я вчера рассказывал тебе?– говорил Асатиани, обращаясь к жене,– Взгляни в ущелье, на тень, что падает правее реки. Не имеет ли она поразительного сходства с тем черным крестом, который снился мне на прошлой неделе? И это место назначено мне для свидания! Неужели там ждет меня измена? Неужели тот, кто усыновил меня, решится быть виновником моей гибели?
Томимые предчувствием, жена и дети не хотели отпускать его, но он, полный веры в самого себя, покорный судьбе, вышел из крепости и стал спускаться в ущелье. Там встретил его Беридзе.
– А где же князь Т. Д.? – спросил у него Асатиани.
– Князь будет сию минуту, а между тем мы поговорим с тобою вон там,– и он указал рукою на огромный камень, свалившийся с гор на дорогу. Молча они отправились туда, но едва Давид поднялся на обломок скалы, как грянул выстрел, и, пораженный смертельной пулей, старик свалился с утеса на то самое место, где тень образовала собою черный крест.
Падая, Асатиани успел, однако же, выстрелить из пистолета и тяжко ранил Божара.
В крепости слышали выстрелы. Из замка бросились вниз вооруженные люди. Но прежде чем они успели сойти, Беридзе скрылся; Койхосро и князь Т. Д., приехавшие также к замку и издали видевшие эту сцену, по первому выстрелу поскакали на место убийства, но там все было пусто и тихо, как за день перед тем, и лишь лужа свежей запекшейся крови указывала место, где совершилось предательство... Смертельно раненного Асатиани уже умчали в крепость.
Удачное начало обещало успех. Койхосро предполагал, что Аскана, лишившись главного своего предводителя, не представит ему серьезного сопротивления, и немедленно кинулся на приступ, но он был отбит,– торжество победы осталось все-таки за умирающим Асатиани. Но крепость не праздновала свою победу; в тот же день, к вечеру, изнеможенный смертельной раной, измученный душевными тревогами, старый Асатиани умер, заклиная детей и родственников защищать его Аскану.
Но час Асканы уже приближался. Старик, передавая детям все, что ему принадлежало при жизни, не мог передать им своего ума и опытности, а они одни в течение сорока лет только и поддерживали грозную славу Асканы, заставлявшую трепетать его родину. Понимали это и люди, окружавшие Асатиани, и, предвидя неизбежную гибель себе, если останутся в стенах Асканы, рассеялись, кто в Турцию, кто по полям своей родины, и Асатиани остались со слабыми и ненадежными силами. Койхосро, избегая потери людей, предлагал сыновьям покойного Давида сдать ему крепость, но все предложения его были, как и прежде, отвергнуты: потомки Асатиани опасались мучительной казни.
Тогда Койхосро решился овладеть Асканой посредством внезапного нападения. И вот однажды, на самом рассвете, с несколькими десятками отважных гурийцев он бросился на приступ и быстро, по ступеням, выбитым в скале, поднялся на крепостные стены. Перекаты беспрерывных выстрелов не умолкали почти до заката солнца, но потом вдруг все затихло, точно в крепости не осталось более ни одной живой души. А спустя немного и Аскана, вся закрытая до того пеленой порохового дыма, показалась на просветлевшем небосклоне как бы уходящей с грешной земли в волнах пламени: она пала, как падает окровавленный разбойник на сцене своей буйной и беззаветной жизни, в толпе себе подобных...
Беридзе, виновник успеха, не дожил до радостной вести; он умер накануне падения Асканы, и умер, “благословляя щедроты и милости к себе Койхосро”. Так говорит легенда.
Вслед за Асканой пал и Ланчутский замок, а вместе с тем прекратились и все беспорядки, тревожившие край.
Койхосро стал грозой беспокойных азнауров. Так еще до вступления Мамия в наследственное управление страной, в Гурии, благодаря энергии Койхосро, наступило спокойствие, и страна отдохнула от долго тяготевших над нею бедствий. Во времена Цицианова Мамий вступил под покровительство России, и тогда Койхосро, отличенный русским правительством, получил чин полковника. С этим-то энергичным человеком и приходилось теперь иметь дело Пузыревскому.
Итак, арест главных вожаков имеретинских волнений и бегство князя Абашидзе в замок Койхосро перенесли центр действий в Гурию и вовлекли в дело замечательнейшего человека этой страны. Обстоятельства усложнялись. А между тем, по внешности, по первому впечатлению, могло казаться совершенно иное, и сам Пузыревский поддался успокоительному действию окружавшей его тишины. Действительно, в марте 1820 года и в Имеретии и в сопредельной с ней Мингрелии было все так смирно, что он нашел возможным уведомить Вельяминова, что “тишина Имеретии и покорность ее жителей удостоверяют его, что последние слишком напуганы выдумками о его строгости”; при этом он прибавлял, что проводит все время в беседах с имеретинами, разъясняя им “попечение о них начальства и то благоустройство земли, которое последует, когда правительство уверится в доверии к себе народа”. “Имеретины,– писал он далее,– соглашаются, что теперешний способ их жизни, степень просвещения, хлебопашество и ремесла не соответствуют народу, озаренному христианской верой. Они желают училищ, желают устройства и тем заставляют меня обратить начальническое внимание на образование сей земли. В этих предположениях будут затруднения, даже препятствия, но постоянный ход к предначертанной цели преодолеет все, и страна, угнетаемая невежеством, лишенная от набегов турок христианской нравственности, нищая от лени и жадности князей и духовенства, будучи богата дарами природы, под защитой законов, озаренная необходимыми познаниями, утешит попечительное начальство своим благодействием”.
Очевидно, Пузыревский, одушевляемый такими добрыми намерениями, не придавал особенного значения смуте, затеянной князем Абашидзе, и послал ему предложение явиться с повинной головой. Но Абашидзе наотрез отказался. Отказался и влиятельный Койхосро выдать изменника. Можно думать, что Пузыревский не ожидал и этого; он был поражен и обижен. Есть сведения, что он до этих событий водил с Койхосро дружбу и уважал его ум и достоинства. Но теперь все переменилось: Пузыревский настаивал на истреблении Койхосро, “как известного разбойника, не стоящего пощады”, и просил разрешения внезапно напасть на замок Шемокмеди, чтобы уничтожить “гнездо и шайку Койхосро”. “Под предлогом исправления дорог и карантинов,– писал он Вельяминову,– я введу в Гурию войска по частям, и до последней минуты никто не будет знать о настоящей цели”. Затем решено было потребовать Койхосро на объяснения, и так как он, вероятно, не явится, то это и может послужить законным предлогом для действия против него оружием.
Действительно, девятого апреля Койхосро потребован был в Кутаис и, конечно, не явился. Тогда Пузыревский тринадцатого числа внезапно подступил к Шемокмеди и, остановив войска в отдалении, сам, с небольшим конвоем, отправился в укрепленный замок Койхосро. Но он нашел его покинутым и узнал только,
