темноте принял за аул находившийся вблизи редкий лес, а огни, им виденные, вероятно, горели у караульных пастухов. Но вскоре от Якубовича прискакал новый гонец с известием, что он перешел Лабу и стоит под аулом, что аул уже просыпается, и пастухи выгоняют скот. Тогда шесть сотен линейных казаков, под командой командира Волжского казачьего полка майора Верзилина, быстро переправившись через Лабу, во весь дух понеслись на помощь к Якубовичу. Две роты Навагинского полка и одна Тенгинского, с четырьмя орудиями, поддерживали движение конницы.
Казаки успели окружить три аула, стоявшие в близком расстоянии один от другого. Это были ногайцы, прогнанные с Зеленчука и только что начинавшие устраивать свои новые поселения на Лабе по указанию своего владельца князя Эдиге Мансурова. Аулы захвачены были совершенно врасплох. Сам Эдиге Мансуров едва успел каким-то чудом ускакать с женой, но все его имущество осталось в русских руках. Весь скот, в количестве двух тысяч голов, был взят при первом же налете. Из жителей не спаслось почти ни одного: триста человек были вырезаны, пятьсот шестьдесят шесть душ захвачены в плен. “Непомерная потеря неприятеля,– замечает Ермолов,– произошла от того, что казаки на самом рассвете застали жителей спящими и мгновенно отрезали сообщение между аулами. Свободной оставалась одна сторона, к Лабе, но пехота, скрытно прошедшая до самой переправы, заняла прибрежный лес – и все, что в нем искало спасения, или погибло, или было взято в плен”.
Современники говорят, впрочем, что была другая причина жестокого истребления горцев. Дело в том, что пленные, во избежание расходов казны, по приказанию Вельяминова раздавались на содержание линейных казачьих станиц. Мера эта, приводившая казаков к излишним издержкам, крайне им не нравилась и имела печальные последствия: чтобы отделаться от этих расходов, казаки совсем перестали брать пленных и не щадили ни детей, ни женщин.
В числе пленных были: малолетний князь Шабан-Гирей, дочь князя Каммукая Мансурова и две сестры князя Сали-бея. При одной из последних была прелестная четырехлетняя дочь, но испуг так подействовал на малютку, что она захворала и умерла на одном из переходов. Тут же, в числе пленных, оказался и сын султана Менгли-Гирея, генерала русской службы, отданный им, по народному обычаю, на воспитание закубанцам. Его вместе с аталыком отправили к отцу.
Весь бой вели и на этот раз почти одни линейцы; пехота подошла только тогда, когда дело уже было совершенно окончено. Потеря казаков была ничтожна и не превышала восьми человек, но в числе выбывших из строя, к сожалению, находился храбрый сотник Моздокского полка Старожилов: он был ранен смертельно и на другой день умер.
На следующий день, второго октября, пока войска стояли еще на правом берегу Лабы, в лагере, закубанцы показывались с разных сторон, но ничего не осмелились предпринять против отряда. Войска простояли на занятой позиции до седьмого октября, и во все это время черкесы поминутно появлялись то против водопоя, то против фуражиров, то против наблюдательного казачьего поста, выдвинутого на высоту, далеко за черту лагеря. Но дело всегда ограничивалось лишь перестрелкой на дальнем расстоянии.
Однообразие лагерной стоянки нарушилось здесь приездом к Вельяминову какого-то турецкого чиновника, который от имени анапского паши требовал, чтобы Вельяминов остановил опустошение земель, принадлежавших султану, и возвратил всех пленных, взятых в аулах князя Эдиге Мансурова. “Я отвечал ему,– говорит Вельяминов в донесении об этом,– что не мы начали неприязненные действия, и потому он прежде обязан заставить горцев возвратить все, что ими взято на линии, а до тех пор не только не возвращу их пленных, но буду продолжать опустошения по мере моей возможности, и надеюсь наконец принудить горцев повиноваться распоряжениям султана, заботящегося о поддержании добрых отношений между Россией и Портой”.
Седьмого октября отряд, обремененный добычей и пленными, двинулся наконец обратно к Кубани. Черкесы провожали его слабой перестрелкой, и только раз довольно горячо, но не стойко, напали на арьергард, не вдаваясь, однако же, в опасности. Урон, понесенный ими на Малом Зеленчуке, кажется, сделал их более осторожными; по замечанию Вельяминова, “они были скромны в своих атаках”.
В час пополудни вдруг подул сильный встречный ветер и замедлил движение. Отряд шел не дорогою, а целиной, по густой траве и бурьяну. Черкесы быстро сообразили возможность нанести ему ужасный вред. Во весь дух они обскакали его стороной и скрылись из виду. Никому из русских не приходила и мысль о возможности степного пожара, как вдруг солдаты увидели впереди себя горевшую траву, и не более, как в четверть часа стена пламени, гонимая вихрем, с густым дымом шла прямо на отряд. Поднялась тревога, солдаты и артиллерия повернули назад. Но огонь быстро догонял их; опасность становилась с каждой минутой страшнее и очевиднее. К счастью, кто-то догадался зажечь траву позади отряда, и тот же степной пожар, который грозил ему спереди, явился его спасителем в тылу; скоро очистилось обширное пространство без травы, и обозы с артиллерией расположились в безопасности на поле, еще покрытом неостывшим пеплом.
Но еще раньше этого уже произошла горячая схватка с черкесами. Следуя за стеной пламени и оглашая воздух радостным гиком, они считали отряд своей добычей. По счастью, в авангарде был Якубович, быстро сообразивший возможность обратить во вред неприятелю самую выгоду его положения. Триста спешенных казаков и цепь Наваги некого полка бросились за ним через огонь остановить неприятеля. И вот неожиданно выскочившие из пламени казаки и солдаты дружным залпом в упор страшно опустошили ряды неприятеля и бросились на него в кинжалы, в шашки, в штыки и приклады. Бой, посреди удушающего смрада горевшей травы, длился лишь несколько минут, и горцы бежали в совершенном смятении. Не лишнее сказать, что первым проскочил через пламя подпоручик Навагинского полка Ваницкий.
Таким образом, отряд на этот раз счастливо избежал грозившей ему опасности. По счастью, закубанцев было не много, и только потому придуманная ими хитрость окончилась ничем. Если бы они, пустив линию огня спереди, могли окружить отряд с тылу и флангов, стараясь задержать его на месте, трудно было бы с ними справиться: ему приходилось бы или сгореть среди взрывов зарядных ящиков своей артиллерии, или же погибнуть в беспорядочной битве, так как о сохранении строя в подобном случае нечего было бы и думать.
Урок, данный горцам Якубовичем, заставил последнего оставить преследование. Только вечером, когда отряд остановился на Лабе, горцы еще раз попытались появиться на противоположном берегу, чтобы тревожить выстрелами лагерь. Но в лесу уже стоял опять вечно грозный для них Якубович, и они должны были оставить свое намерение. Двенадцатого октября отряд, нище уже больше не тревожимый горцами, прибыл в Усть-Лабинскую крепость.
Экспедиция эта стоила беглым кабардинцам дорого, между прочим, в том отношении, что они потеряли тяжело раненным в ногу одного из известнейших своих наездников, молодого князя Измаила Касаева.
На Кубанской линии на время опять водворилось относительное спокойствие.
Показав закубанским племенам, что наступило время, когда ни одно из их нападений не будет оставаться безнаказанным, Вельяминов принялся за устройство пограничной линии. Он нашел самую систему охраны правильной. Два донские полка растянуты были кордоном по берегу Кубани от границ Черномории до Баталпашинска. Сзади этой линии постов два линейные полка, Кубанский и Кавказский, образовывали конные подвижные резервы, долженствовавшие охранять внутренние селения. Сверх того, в местах наиболее опасных каждую ночь закладывались секреты.
Но оплошное исполнение сторожевых обязанностей здесь было, к сожалению, явлением не редким; особенно страдали этим дистанции, занятые донскими казаками, где замечалось и наибольшее число прорывов. Вельяминов объявил, что такие обстоятельства, как глухая осень, темные ночи, бурная, ненастная погода и т.п., на которые обыкновенно ссылались тогда для оправдания оплошности, не могут избавлять кордонных начальников от ответственности, что именно в ненастную пору и не должны случаться прорывы, так как тогда труднее нападать, нежели защищаться. Он сам не поленился объехать посты и кордоны и личным опытом убедился в необходимости перебросить секреты и на ту сторону реки.
Секреты эти приносили большую пользу, которая отразилась в многочисленных рассказах, сохранившихся и поныне в устах очевидцев. Вот один из них.
Однажды десять отличных молодцов линейцев с двумя офицерами отправились в секрет, к известной казакам горе, у которой сходятся несколько дорог, служивших горцам обычными путями в русские границы. Казаки залегли под обрывистыми скалами, в камышах, совершенно скрывавших их. Рано утром из ущелья показался всадник на красивом белом коне, за ним другой, третий,– и казаки насчитали их до двадцати шести. Всадник на белом коне ехал впереди всех, прочие толпились в нескольких шагах от него, и партия
