от взаимных претензий, взаимно предоставить режим наибольшего благоприятствования. Так что для кого- то Генуя и Рапалло стали, возможно, провалом, но только не для России и не для Чичерина. При Георгии Васильевиче советскую дипломатию отличали прагматизм, приоритет национального интереса, поиск совпадающих позиций с другими государствами, отказ от риторики и пропаганды.
Многие дипломаты утверждали, что организатор из Чичерина никудышный. Он хватался за все дела и сам и наставлял других: «Чтобы удостовериться, что что-либо делается, надо лично разговаривать, проверять исполнение. Надо изредка проверять, например, функционирует ли организация на случай пожара, или все ли делается для борьбы с крысами и молью, уничтожающими документы».
Он практически никому не доверял, пытался читать все бумаги, приходившие в наркомат, даже те, на которые ему никак не стоило тратить время. Однажды он обнаружил, что на конверте, адресованном иранскому послу Мошавер-оль-Мемалеку, написано: «товарищу Мошаверолю»... Надо ли говорить, что Чичерин был вне себя от гнева...
Нутомимый и добросовестный труженик, идеалист, преданный делу Чичерин казался товарищам странным человеком. Его аскетизм отпугивал. Убежденный холостяк, затворник, он превратил кабинет в келью и перебивался чуть ли с хлеба на воду. Он и жил рядом с кабинетом, считая, что нарком должен всегда оставаться на боевом посту, требовал, чтобы его будили, если надо прочитать поступившую ночью телеграмму или отправить шифровку полпреду. Дежурные секретари и шифровальная часть наркомата работали круглосуточно. Поздно ночью он диктовал записки в ЦК и Совнарком, указания членам коллегии наркомата и полпредам, писал проекты дипломатических нот и статьи. К утру все это перепечатывалось и раскладывалось на столе наркома, чтобы он мог подписать их и отправить. Он мало спал, ложился под утро. Иностранных послов мог пригласить к себе поздно ночью, а то и под утро.
Чичерин читал в гранках все газетные статьи о международных делах и сам правил их. Он исправлял даже сообщения ТАСС, который находился в здании Наркомата иностранных дел. Он боялся, что журналисты своими ошибками могут поссорить Россию со всем миром: «Один из важнейших вопросов – контроль НКИД над прессой. Никакая внешняя политика не может вестись, когда газеты предаются всяким безобразиям».
В кабинету у него стоял роял. Подсаживался к нему, когда уставал. Играл на дипломатических приемах. Любил играть Моцарта, иногда импровизировал.
Георгий Васильевич был человеком непростым, и ладить с ним удавалось не каждому.Чичерин был недоволен организацией управления наркоматом. В письме Троцкому в 1921 г. он писал: «...все журналисты сбежали за границу от голода, я же сбежать за границу не могу и потому дошел до крайне слабости и постепенно гасну во славу «сиситеме». Троцкий жалобам на управление делами не внял, считая, что начальник обязать уметь навести порядок в своем хозяйстве. Но рассказу о том, что нарком голодает, порядком удивился и перебросил письмо председателю Совнаркома с короткой припиской: «Тов. Ленину. Неужели нельзя накормить Чичерина? Или это голодовка против «системы»?» Это сообщение расстроило Ленина, и он написал управляющему делами и члену коллегии наркомата П.П.Горбунову с просьбой «обеспечить Чичерина питанием получше»...
Многое изменилось для Чичерина в связи с отходом Ленина в конце 1922 года от активной политической деятельности. Наследники Ленина начали ожесточенную борьбу за лидерство и власть в партии и государстве.
Литвинов сумел правильно оценить соотношение сил и поддержал Сталина. 'Начав с 1923 года ожесточенную борьбу с Чичериным, - писал дипломат Г. Беседовский, - Литвинов вел эту борьбу, не стесняясь в средствах.
Весь аппарат Наркоминдела принял участие в этой борьбе, разделившись на две группы: 'чичеринцев' и 'литвиновцев', причем обе группы вели борьбу, очень мало заботясь об интересах работы'. В Наркоминделе эти группы назывались 'западниками' и 'восточниками'. Во главе первой группы стояли Литвинов и Копп, второй - Чичерин и Карахан.
Суть разногласий между 'западниками', которых поддерживали многие деятели Коминтерна, и 'восточниками' состояла в том, что первые ориентировались на быструю победу 'мировой революции', прежде всего в передовых странах Европы и США, и рассчитывали на подталкивание революции в слаборазвитых странах, прежде всего в странах-соседях СССР.
В сентябре 1928 года Чичерин уехал лечиться за границу. Он еще был наркомом, встречался с германскими политиками, но уже знал, что на работу в Наркоминдел он не вернется. Ему было трудно решиться на этот шаг, и он его оттягивал. В так называемом 'завещании' новому наркому (после того, как кандидатура его соратника Карахан оказалась абсолютно непроходной из-за личной неприязни Сталина, он надеялся, что его преемником станет В.В. Куйбышев) Георгий Васильевич писал: 'С 1929 года были открыты шлюзы для всякой демагогии и всякого хулиганства. Теперь работать не нужно, нужно 'бороться на практике против правого уклона', то есть море склоки, подсиживаний, доносов. Это ужасное ухудшение госаппарата особенно чувствительно у нас, где дела не ждут... Нельзя отсрочить международные дела. Демагогия в наших 'общественных организациях' стала совсем нетерпимой. Осуществилась диктатура языкочешущих над работающими'.
В январе 1930 года он вернулся в Москву. 21 июля Президиум ЦИК СССР удовлетворил просьбу Чичерина и освободил его от обязанностей наркома по болезни (тяжелая форма диабета).
Советник германского посольства Густав Хильгер, неоднократно встречавшийся с Чичериным, писал в своей книге: 'Этот маленький человечек умел представлять интересы своей страны на международных конференциях с таким большим достоинством, такой замечательной эрудицией, блестящим красноречием и внутренней убежденностью, что даже его противники не могли не относиться к нему с уважением'.
После отставки Чичерин вел уединенный образ жизни, занимался исследовательской работой в области теории и истории музыки, написал книгу о Моцарте... Он умер 7 июля 1936 г. в Москве.
16 октября 1941 года немцы стояли на окраинах советской столицы. Над Москвой летал чёрный пепел - в учреждениях жгли документы, шла паническая эвакуация города. Среди других 'ненужных' бумаг погибла тогда и рукопись книги Чичерина о Моцарте...
М.М. Литвинов
Максим Максимович Литвинов, чье настоящее имя Макс Валлах, родился 4 июля 1876 года в Белостоке Гродненской губернии Царства Польского в многодетной семье мелкого служащего. Окончив реальное училище, он подрабатывал в качестве вольнонаемного служащего в армии, бухгалтера. В жизни Литвинова неоднократно происходили резкие повороты. Одним из них стал арест в апреле 1901 года вместе с другими членами Киевского комитета Российской социал-демократической рабочей партии, а затем успешный побег в августе 1902 года из Лукьяновской тюрьмы. Он уезжает за границу, где займется изданием газеты 'Искра'.
Осенью 1905 года Валлах приезжает в Петербург и вместе с Красиным создает первую легальную большевистскую газету 'Новая жизнь'. Он разъезжает по городам страны, скрываясь от полиции, меняет имена и фамилии. Его партийные клички - Папаша, Феликс, Граф, Ниц и другие - оседают в полицейских досье. В историю российской дипломатии он войдет под псевдонимом Литвинов, ставшим его второй фамилией.
По поручению боевой группы ЦК партии, возглавляемой Красиным, он занимался закупкой оружия за границей и доставкой его в Россию. В 1908 году Литвинов был арестован во Франции. Царское правительство потребовало от французского правительства его выдачи в связи с нашумевшим тогда делом революционера-большевика Камо, который по заданию партии занимался экспроприацией денежных средств на Кавказе, организуя налеты на банки и почтовые кареты. На эти деньги Литвинов покупал оружие. Французское правительство ограничилось лишь высылкой Литвинова в Англию. Здесь он прожил 10 лет, работая в большевистской секции при Международном социалистическом бюро, выступая по заданию Ленина на различных форумах.
